Олег Гончаров - Неизвестная. Книга первая

– Ну и балбес ты, Колька. Японцы – наши враги, и я их ненавижу не менее твоего. Но борьба эта – их оружие, а нам необходимо знать оружие врага.

И Николай записался в группу Ощепкова. Оказалось, что дзюу-до чем-то похоже на ту гимнастику, что они с Сяо очень любили в детстве. Принцип тот же – устоять самому, а врага из равновесия вывести. А стоять крепко на ногах Николая еще дядя Чен учил. Получалось у него легко. Осваивал приемы быстро и своих партнеров укладывал одного за другим. Василий Сергеевич пророчил ему большое будущее, но в двадцать девятом Ощепкова вызвали в Москву…

После университета Данилову стало не до археологии. Отец скоропостижно скончался. Однажды на заседании горисполкома у него просто остановилось сердце. Нужно было маму содержать, вот он в свою же гимназию и устроился. Правда, звалась она теперь второй городской школой пролетарского среднего образования, но учителя остались прежними.

Там он встретил Зою. Она была дочкой учителя физики и частенько заглядывала к папе на работу. Ему пришлось побороться за ее внимание с преподавателем гимнастики. Тот тоже имел свой интерес, но тягаться с привлекательным и остроумным Даниловым не смог.

Свадьбу сыграли скромно – время было трудным, и Николаю в ту пору казалось, что жизнь его определена, и он до самой старости будет вбивать в головы малолетним оболтусам даты Пунических войн и Крестовых походов.

Зря надеялся. Он отработал три года учителем истории, и к нему пришли.

Учебный год в школе закончился, и Данилов оказался на новом месте работы. Недалеко – на Алеутской 11 11 Во Владивостоке на ул. Алеутской, 44, располагалось здание Приморского управления ОГПУ, позже НКВД .

Что было в следующие четыре года, то пылится на архивных полках в папках под грифом «Секретно» с синим штампиком «Хранить вечно». Два пулевых ранения, багровый шрам от ножа под лопаткой и шрам на плече от самурайского меча – память о его работе в пятом отделе 12 12 Контрразведка НКВД .

А еще от него ушла Зоя. Тихо, банально, к учителю гимнастики. Однажды он вернулся, а ее нет. Он еще поймал себя на мысли, что почему-то не сильно расстроился. Ну ушла и… ушла. Пусть ей будет лучше.

В тридцать шестом маму сбила машина. Он как раз в то время был в Шанхае и даже не смог ее похоронить. Спасибо ребятам, все сделали как надо.

А потом, в Харбине, на конспиративной квартире его ждала засада. Он сумел уйти, но японцы устроили за ним настоящую охоту. И руководство решило перевести его подальше от Приморья.

В канун Нового – тридцать седьмого – года он в последний раз прогулялся по улочкам родного города, подышал сырым морским ветром с залива, полюбовался на освещенный яркой иллюминацией строй боевых кораблей. Потом добрался до вокзала, сел в поезд и отправился в Большую Россию. Очень он в тот день огорчился, что не сможет встретить Новый год с друзьями. Знал бы он тогда… Прямо на новогодней вечеринке его сослуживцы были арестованы, обвинены в работе на японскую разведку, а чуть позже расстреляны.

Это новый нарком внутренних дел показал народу свои «ежовые рукавицы», Николай Ежов, генеральный комиссар госбезопасности, нарком внутренних дел. Милый, маленький человек, со скромным взглядом и детской улыбкой. Его на это место поставили после того, как сумели спихнуть «императора Яго́ду». По задумке ЦК, он должен был зачистить от раковой опухоли заговора, что метастазами пронизали военные и партийные органы, страну, идущую к Светлому Будущему. И поначалу на Николая Ивановича нарадоваться не могли. Бойко взялся за дело, со знанием и сноровкой.

Кто же мог знать, что у скромника Ежова такой лютый нрав?

Ангелок оказался кровопийцей.

И полетели клочки по закоулочкам. И головы тоже полетели.

Очень Данилову повезло. Во Владивостоке его с довольствия тогда сняли, и в списках Приморского НКВД он уже не значился, а до Воронежа, куда лежал его почти трехнедельный путь через всю страну, он еще не добрался.

*****

Данилов наконец отдышался. Привычно тронул карман с талисманом и улыбнулся. Ждал-то худшего, а вон как оно получилось. Даже кабинетом обзавелся и покровительством «самого». Разве же это не удача? Вот только…

Он встал, взял со стола тонкую папку дела. Хотел раскрыть, но потом положил ее в несгораемый шкаф, защелкнул замок, а ключи сунул в карман галифе. Окинул взглядом стол, на котором стояла початая бутылка сухого вина, два бокала, несколько тарелок, чашка из-под чая и нелепый в этом соседстве письменный прибор с перекидным календарем и датой: второе августа тысяча девятьсот сорокового года. «Фаза луны – убывающая. Продолжительность дня – шестнадцать часов девять минут», прочитал Николай на листке календаря.