Владилен Елеонский - Испытатель. Шпион товарища Сталина

Наверху, конечно, сидят королевы, но они фигуры политические, а у меня своя Королева, и она – фигура душевная. Никакая война, никакая идеология не отберут её у меня!

Тем более, что Хелен совсем не похожа на дубовую фанатичку-нацистку. Я давно заметил, что она по большому счёту просто плюёт на идеологическую мишуру. Девушка искренне любит лётное дело, а главное, – она искренне любит меня.

Любит ли Хелен фюрера? Что тут сказать…

Фюреры, как искусственные наросты на теле народа, приходят и уходят, а естественные человеческие отношения остаются. Вряд ли идеологические отношения немецких девушек с фюрером можно назвать чем-то естественным.

Хелен была не только красива, но и проницательна, поэтому я был убеждён, что она не может не понимать упомянутой истины, столь очевидной для каждого человека, если только в груди у него бьётся живое сердце, а не лежит мёртвым грузом холодный, как лёд, камень.

Вдруг я так захотел увидеть Хелен, её глаза, услышать удивительный бархатный голос, что мне сделалось плохо. В голове помутилось, и я вспомнил тонкий намёк Гельмута на весьма толстое обстоятельство.

Бронированная дверь в подвале ждёт меня! Снять с полки, открыть справочник и узнать дату рождения фюрера, – было делом одной минуты.

5

Неожиданно совершенно некстати явился Гельмут собственной персоной, и моё путешествие по неизведанным лабиринтам секретного метро пришлось отложить. Хитрюга Гельмут, как всегда, пришёл не один, а с новостью, и она, как всегда, была до безобразия сногсшибательной.

Вместо того, чтобы заняться тисовой аллеей, Гельмут повёл меня в сад. Здесь под ветвистой молоденькой яблоней мы погрузились в плетёные индийские стульчики и принялись уговаривать французский коньяк сделать нас веселее и добрее.

Когда пузатая бутылка, гордо стоявшая на низенькой миниатюрной табуретке, на которой проворный Гельмут обычно подрезал ветви садовых деревьев, покорно опорожнилась наполовину, у моего собеседника, наконец, в полной мере развязался язык. Гельмут заговорщицким тоном поведал, что случилось, и мне стало тошно, на самом деле и без всякого преувеличения.

Я сразу вспомнил детство, когда объелся сладких витаминов из большой пузатой коричневой стеклянной медицинской банки. Жёлтые горошинки имели такой замечательный вкус, что потом меня, трёхлетнего сладкоежку, всю ночь откачивали врачи детской больницы. То многочасовое тошнотворное послевкусие, так внезапно наступившее после нескольких минут сладкого счастья, в течение которых мне удалось, не моргнув глазом, опустошить четырёхсот граммовую банку, я запомнил на всю жизнь.

Новость состояла в том, что тихоня Урсула призналась в том, что подложила шило в хвостовое оперение Мессершмитта. Нобль не успел ничего сделать, его любовь арестовали, а победные реляции о «раскрытии вредительства» благодаря гибкости позвоночника лизоблюдов, которые всегда кожей чувствуют свой час, успели лечь на мраморный стол во дворце Геринга. Поздно, батенька, пить компот, когда он прокис.

Последнее замечание, кстати, относилось не столько к Ноблю, сколько ко мне. Я схватился за голову, не зная, что делать, чем сильно напугал приятно захмелевшего Гельмута.

Ах, Урсула, девочка, что же ты наделала?! Больше всего меня поразило то, откуда Урсула узнала, что у Мессершмитта руль высоты отказал именно потому, что в хвостовое оперение было подложено шило. Наверное, она всё-таки видела, как я его туда подложил.

В следующий миг я взял себя в руки. Гельмут ничего не должен знать о том, что шило – моих рук дело.

Мы дружно пожалели Урсулу. Я вторил Гельмуту, как второклассник учителю. Как она решилась на такое дело, зачем устроила диверсию?

Когда в бутылке не осталось ни капли, Гельмут вдруг, тяжко вздохнув, сообщил, что теперь Урсулу вряд ли когда-либо выпустят. Предварительная проверка сразу открыла мотивы её поступка.

Оказывается, девушка при поступлении на завод скрыла в анкете информацию о своём двоюродном брате. Карл Шиммель был коммунистом. Он два или три года сидел в концлагере за участие в антифашистских выступлениях.

Меня так властно схватило за горло уныние, что Гельмут решил прийти на помощь. Он возжелал, видите ли, меня развлечь.

Бродяга Гельмут повёл не куда-нибудь, а в тот самый секретный тоннель, который скрывался за той самой бронированной дверью.

– О, вам предстоит впечатляющая экскурсия, герр Валерий! Обещаю.

6

Тоннель, в самом деле, был довольно живописен. Как пояснил красный, как варёный рак, Гельмут, так на него почему-то из всех спиртных напитков действовал лишь один французский коньяк, пригородная подземная железнодорожная сеть фюрера была предельно простой и состояла из двух веток. Они соединялись как раз неподалеку от военного аэродрома в предместье Берлина, того самого аэродрома, над которым проходили демонстрационные полёты, в том числе с моим участием.