Инна Тронина - Без семьи и наследников

– Ой, дяденька, что с вами?

– Человеку плохо, товарищи! Человеку плохо…

– Водителю постучите, пусть остановит!

– Пожилой мужчина, сомлел в духоте…

– Ох, и рвёт его сильно! Давление, наверное, очень высокое!

– Вы ему голову поднимите. И на лоб что-нибудь холодное…

На толстых губах пожилого пассажира выступила обильная пена. Он громко захрипел, а потом обмяк. Шофёр остановил автобус и вызвал «скорую». Девушка в чёрной майке, со светлыми пушистыми волосами, пыталась напоить Пономарёва минеральной водой из бутылки. Несколько человек, включая и бородатого, обмахивали его газетами.

Через пятнадцать минут по Будапештской улице примчался РАФ с красными крестами, и на его крыше уже крутилась мигалка. Около автобуса «скорую» встречала возбуждённая толпа. Из кабины выскочил молодой мужчина с белёсыми усиками и в очках со светлой оправой. Он легко вскочил в автобус и наклонился над Пономарёвым, у которого изо рта лилась вода.

– Сюда, сюда, доктор! Давление, наверное, у мужчины зашкалило. Он сидел вот на этом месте, тяжело дышал. А потом упал как-то сразу, потерял сознание. Надо было раньше внимание обратить, но он не просил о помощи.

– Тише, успокойтесь, не мешайте!

Врач присел на корточки, взял влажную толстую руку Пономарёва с выколотой фигурной буквой «Г». Он поднял веко, пощупал шею и, тяжело вздохнув, стянул с головы белую шапочку, одновременно кладя руку покойника ему на грудь.

В салоне автобуса воцарилась тишина, какая всегда бывает на том месте, где только что умер человек. Несмотря на то, что вокруг стояло много народу, не колыхался воздух, и вроде бы даже перестали свистеть над проспектом стрижи. Мужчины сняли кепки и бейсболки, женщины жалобно заморгали глазами. Все взгляды устремились к врачу, который, промокнув шапочкой лицо, выглянув из автобуса.

– Вась, носилки давай! – крикнул он шофёру.

– Что там? – проворчал крепкий мужчина и нехотя выбрался из-за баранки.

– Известно что – летальный исход. В морг, стало быть, ему теперь дорога, – скучным голосом сказал врач.

Именно сейчас, очнувшись от потрясения, пассажиры заговорили наперебой, не слушая друг друга. Кто-то из них плакал, кто-то тяжело вздыхал. А Григорий Тимофеевич кучей лежал в проходе, смотрел полуприкрытыми глазами через потолочный люк на небо. И многие присутствующие здесь, верили, что туда только что отлетела его душа…

Вера Александровна Абоянцева вернулась домой ровно в десять часов вечера. Светлое тепло, какое бывает только в Петербурге и только в июне, здорово запутало её со временем. Солнце стояло почти над самой крышей дома, лучи пронизывали молодую листву деревьев насквозь, а в воздухе струились ароматы многочисленных цветов. Тем не менее, через два часа должна была наступить полночь.

Абоянцева развязала стянутые на талии рукава светлой полотняной куртки, встряхнула её и повесила на крючок. Скинула баретки, ногой задвинула их в угол, подняла с пола рюкзак и прошла в комнату. Восточная сторона сейчас была наиболее тёмной, но всё равно в вечернем воздухе словно рассеялась алмазная пыль, которая заставляла стены светиться. Абоянцева толкнула раму, и у самого её лица чёрным сполохом мелькнул стриж.

Вера Александровна вернулась к дивану и села, свесив крупные мужские руки между колен, обтянутых пыльными джинсами. Под полосатым нитяным джемпером с короткими рукавами прорисовывались торчащие лопатки, сутулая спина. Абоянцева смотрела туда, в окно, на сияющий вечер, за которым должна была прийти пленительная белая ночь. Только в это время года Вере Александровне не было тоскливо, и пропадал страх перед нависшей над ней опасностью.

Абоянцева приехала из Комарово, от подруги, которая много лет подряд предоставляла ей бесплатную дачу в лучшем месте Карельского перешейка. А вот нынче отказалась, – впервые в жизни. Всё-таки Комарово, охотников на комнаты много, а денег нет; приходится сдавать каждую клетушку. Абоянцева покивала, для виду соглашаясь, а сама не на шутку разозлилась.

Рушился её жизненный уклад – всё стало дорого, подруги часто к себе не звали. Да и самой принимать их накладно. Так можно размотать все пачки денег, которые ещё валялись в ящике стола. Подарки теперь тоже не копеечные, и поэтому поддержание имиджа влетит в круглую сумму. Теперь уже не до филантропии, самой бы уцелеть.

Напевая песню Новеллы Матвеевой «Девушка из харчевни», Абоянцева встала и бездумно прошлась по комнате. Потом замолкла, покусала выцветшие губы. Она внимательно оглядывала наполовину содранные обои и покрытые пожелтевшими газетами вёдра с извёсткой. Десять лет назад затеяла ремонт, и до сих пор не смогла закончить. А по нынешним ценам – и думать нечего. Один рулон обоев стоит столько, сколько раньше – ремонт квартиры «под ключ».