Людмила Горелик: Русское сокровище Наполеона

Подошел — да, новый. И склеп как новый. Слава тебе, Господи! Из пепла, из ядер пушечных восстал. Кто же это мог, когда и домы порушенные, в пепле лежат? А где и остались стены, так черные от копоти, в дырах от ядер… Когда в колодезях раздутые трупы, от болезней и голода город стонет, пеплом присыпан, рубищем прикрыт?..

А тут склеп, белый, чистый; крест над ним узорчатый, чугунный — красоты необыкновенной. Огляделся отец Никифор: у возле самого склепа офицер французский лежит. Нагнулся поближе — по голове ударили. Партизаны, видать, а может, и грабители какие, кто их разберет. Карманы выворочены. Рядом зубило и молоток — тем и стукнули. Санки стоят брошенные.

Протянул руку отец Никифор закрыть глаза покойнику — хоть и басурман, а все же человек, похоронить надо по-человечески. А тот возьми и дерни веком. И застонал, слабо так. Живой! Слава тебе, Господи! С трудом поп передвинул офицера на санки и к дому сторожа и покатил. По снежку, где есть, а где и по глине худые свои сапоги топил, тащил за веревку санки, оглядывался на басурмана — жив ли еще? Живым бы дотащить.

Эпилог

Через полгода после завершения нашей истории четверым «гражданам, обнаружившим клад», то есть Якубу, Андрею, Алексею и Юре, вручено было положенное по закону денежное вознаграждение — двадцать пять процентов от стоимости клада. Сами драгоценности были переданы частью в музеи, а частью возвращены в церкви. Ценность клада была столь велика, что и двадцать пять процентов удивили участников огромностью. Во всяком случае, полученных денег хватило на всех. Якуб решил вернуться в родной город, купить квартиру в Варшаве. Алексей — отремонтировать церковный подвал и восстановить «колодец Глеба». Маша с Юрой все не могли принять решения — то ли им в Италию съездить и вообще мир посмотреть, то ли домик в Пржевальском купить. В последнее время склонялись к Пржевальскому: маленьким детям полезно на природе лето проводить.

Андрею полученные деньги дали возможность учиться в Москве. В течение года он сдал экстерном экзамены за среднюю школу и поступил в МГУ. Сашку он не забыл. След в его характере гибель брата оставила неизбывный. Конечно, один он не справился бы с бедой — спился бы, скорее всего. Однако его не оставляли друзья. Якуб и Юра занимались с ним по школьным предметам, Алексей с Валей часто приглашали обедать, он и в церковь с Алексеем стал ходить. Тетя Леля обучала его английскому языку, она же научила его играть в настольный теннис («На физкультуру обязательно надо время оставлять, как бы ни был занят!» — говорила она), Маша отвлекала от мрачных дум разговорами, а также чтением стихов, а Буонапарте (который тоже его полюбил) мурлыканьем и беспечным нравом. Но самое главное — Андрей всерьез увлекся математикой и программированием. Здесь, конечно, Якуб большую роль сыграл: он научил юношу обращаться с компьютером, учил и математике. Андрей не стал веселым за этот год, однако из депрессии выкарабкался.

Что касается работы, то Маша продолжала свою деятельность в музее ВОВ. Заведующий у них был новый; по странному совпадению, тоже полковник в отставке. Так что в отделе мало что изменилось.

Юре позвонил директор музея, извинился за доставленные неприятности и предложил вернуться на работу. Юра с чистой душой вернулся на прежнюю должность, продолжил писать кандидатскую диссертацию по 1812 году. Заведовала Историческим отделом теперь Татьяна Михайловна. С Юрой они всегда друг друга уважали и прекрасно понимали.

Тетя Леля по-прежнему играла в теннис, ходила в бассейн, посещала концерты и выставки и преподавала на полставки английский язык в институте. Но в последнее время стала многозначительно говорить, что при необходимости готова оставить работу: детям нужна бабушка, да и вообще сейчас в детский сад ребенка трудно устроить.

Генка Майский остался в музее, подрабатывал там художником — работа не пыльная. После того, как он нашел пропавшее письмо Мурзакевича, в музее его все начали очень уважать, особенно Татьяна Михайловна. И в принципе он вообще мог все что угодно себе позволить — на пленэр, во всяком случае, всегда успевал. За год он принял участие еще в двух выставках. Надеялся, что через пару лет сможет вступить в Союз художников.

Братья Алексеевы были осуждены и отбывали наказание в колониях на севере нашей страны. По случайному совпадению, недалеко от Томска…

Виктор Николаевич Ружевич уехал в Москву, успешно работал; возле него и там образовался круг поклонников. Если заходила речь о Смоленске, отзывался, как правило, неприязненно. Смягчая свои слова доверительной улыбкой, говорил: «Уровень образованности в провинции, к сожалению, крайне низок. В Смоленске мне довелось на собственной шкуре убедиться, что люди неумные, ограниченные, всегда завистливы и не стесняются в средствах. Что вы хотите — шакалы… менталитет такой. Кроме телевизора, не видели ничего… Я очень рад, что уехал оттуда: интеллигентному человеку, как мы с вами, там делать нечего».