Нэнси Холдер - Багровый пик

Но какое это имеет значение. Томас – убийца. И он ее убьет. Эдит вспомнила тот вечер, когда они танцевали вальс. Ведь он приехал в Америку за Юнис, а не за ней. Тогда почему же он поменял свое решение?

Алан , подумала она. Алан, помоги мне . Он просил ее быть осторожнее. Для своей сестры он мог найти более веские аргументы, и вероятность того, что он вмешается, без сомнения, спасла Юнис от этой кошмарной судьбы.

Берегись Багрового пика . Ее мать поднялась из могилы, чтобы предупредить ее. Теперь она это понимает. Но она к ней не прислушалась.

Потому что она ничего не знала .

Согнувшись пополам от приступа кашля, Эдит отступила от двери. Изо рта у нее потекла кровь, такая же красная, как снег. Как будто сам Аллердейл Холл был отравлен и истекал кровью под холодной и равнодушной Луной.

– Прошу, нет, нет… – умоляла Эдит. Ей надо выбраться отсюда. Ей надо бежать. Ей надо скрыться.

Но вместо этого женщина потеряла сознание.

На ее лицо лился желтый свет, и Эдит раскрыла глаза навстречу своему поражению. Она лежала в их с Томасом спальне, крепко закутанная в одеяла. Перед ней стояла Люсиль, державшая в руках поднос с завтраком. Когда она увидела, что Эдит проснулась, женщина улыбнулась, демонстрируя свое участие.

– Эдит? – жизнерадостно позвала она. – Эдит? Дорогая! Мы нашли вас рядом со входной дверью. Вам теперь лучше?

Хуже. Гораздо хуже. И я в смертельной опасности. Эдит попыталась встать. Комната завертелась, как сумасшедшая. Даже в полубессознательном состоянии Эдит понимала, что она не должна показывать, что что-то знает. Ее жизнь зависит о того, как хорошо она сможет сохранить свою тайну. Она пока еще не отписала им свое состояние, и они должны верить, что она собирается это сделать. Они вынуждены будут поддерживать в ней жизнь, чтобы она смогла поднять ручку и нацарапать свою подпись. Чтобы она могла написать Фергюсону и велеть ему отдать Томасу все деньги, которые ей принадлежат.

А вот потом они ее убьют.

Тошнота и судороги были слишком сильны, чтобы она могла терпеть их молча.

– Мне нужно в город… к доктору, – неразборчиво произнесла она.

– Конечно, конечно, – попыталась успокоить ее Люсиль. – Но боюсь, что нас занесло снегом. Придется подождать пару дней.

Люсиль присела и набрала в ложку овсянку, обращаясь с Эдит как с ребенком.

Тот ребенок, бедняжка, подумала Эдит и покачала головой. Ведь ночью она же видела фотографии ребенка, правда? Голова у нее отупела. Она окончательно запуталась и была совершенно измучена. Ей надо выбираться отсюда.

Подальше от Багрового пика.

Я должна собраться и начать наконец думать . Ее сердце билось неровно, пропуская удары, и Эдит боялась, что с ней случится сердечный приступ.

– Вы должны поесть, моя дорогая. Вам надо набираться сил, – Люсиль опять попыталась скормить ей немного каши. – Я ухаживала за своей матерью, а теперь поухаживаю за вами , детка.

Эдит слушала ее, но рта не раскрывала. Раздраженная, Люсиль поставила тарелку с кашей и налила Эдит чашку чая.

– Понимаете, отец ненавидел мою мать. И он был настоящий зверь. Сломал ей ногу. Раздавил ее на две части каблуком сапога.

От шока Эдит приоткрыла рот. Она об этом никогда ничего не слышала. Или Люсиль все это сочиняет? Но зачем?

– Она так и не смогла до конца восстановиться. А долгое время была вообще прикована к постели. Так что я ухаживала за ней. Кормила. Купала. Причесывала. Прихорашивала. И с вами я буду делать то же самое. Буду вас прихорашивать.

Спокойно , велела себе Эдит. Но она еще больше испугалась. История семейства Шарпов содержала в себе жестокости и безумства, о которых Эдит даже не подозревала. Если то, что Люсиль только что ей рассказала, – правда, то неудивительно, что мертвецы бродят здесь по всему дому и забираются в постели.

Люсиль хотела еще что-то сказать, но в комнату вошел Томас, толкая перед собой инвалидное кресло. Волосы у Эдит встали дыбом. Это было то самое кресло, в котором на фото сидела Памела Аптон. Рядом с ней стоял Томас. А она держала в руках ту чашку, в которой Люсиль несчетное число раз приносила Эдит ее чай. Слишком часто это происходило. И чай сжигал ее внутренности, мучил ее, убивал.