Нэнси Холдер - Багровый пик

В тот, самый первый, день Томас рассказал ей о ягодах пироканты. И заставил ее выпить чай из них. А потом, под предлогом уважения к ее трауру, не прикоснулся к ней в постели. На самом деле он просто не хотел заниматься любовью с будущей покойницей.

Нет, я, должно быть, ошибаюсь. Я устала и напугана.

– Они добавляют яд в чай, – четко прошептала она, заставляя себя в это поверить. В ее чай. Ее желудок скрутил сильнейший спазм, и она почувствовала горечь чая во рту, а нос ее заполнился его запахом. Охваченная ужасом, она наконец поняла – ее медленно убивают. Она даже не могла подсчитать, сколько чашек этого чая она выпила с момента приезда в Аллердейл Холл. С убийственной ясностью она вспомнила, как Томас, когда она принесла ему сэндвичи и чай, выяснял у нее, какие листья она использовала для заварки. Из красной или из голубой жестянки? Она вспомнила настороженное выражение его лица, за которым скрывался реальный страх случайно выпить пусть даже одну чашку. А он сам когда-нибудь наливал ей чай? И пила ли она отраву, приготовленную лично им?

Эдит заставила себя перейти к следующей фотографии. По дате на обратной стороне она поняла, что это Энола Шиотти. И опять чай… А возле женщины сидел очаровательный песик, который сейчас принадлежит ей, Эдит.

Эдит помнила, что сказала Люсиль, вернувшись с почты: Что это существо здесь делает? Они оба притворились, что не узнали щенка. Они были уверены, что он умер. Что все следы итальянской женщины… итальянской жены … были уничтожены.

Томас выпустил его в вересковой пустоши, ожидая, что природа доделает все остальное. Его нисколько не волновало, что щенок умрет от голода, или свалится в овраг, или утонет в ледяном ручье. К ней в руки очаровательный щенок попал истощенным и наполовину замерзшим. И Томас допустил это .

Сгорая от нетерпения, Эдит перешла к следующей фотографии.

Энола.

Держит на руках младенца.

Это должен быть младенец, которого слышно на записи, тот самый, которого Энола успокаивает. Но ведь сейчас в этом колоссальном здании нигде не скрывается четырехлетний малыш?

Некоторые части дома небезопасны . Так сказала Люсиль. Небезопасны для кого?

Нет, боже, нет , подумала Эдит, когда комната вновь завертелась вокруг нее. Все следы уничтожены… Они никогда не пойдут на такое.

Но они уже пошли.

И сделали.

И продолжают делать .

Последняя фотография ребенка. Одного.

И очевидно, что мертвого.

Маленькие глазки закрыты, ротик дряблый, щечки серого цвета.

Эдит поперхнулась и закашлялась. Изо рта капнула капля крови, и пятно оказалось на личике ребенка. На мгновение женщина окаменела от страха. Она не могла ни думать, ни действовать. Ее мозг отказывался соглашаться с тем, что знала ее душа. Что же они наделали …

Не смогли убить собаку, но…

По-своему все эти фото и записи были спиритическими. Изображения давно похороненных людей, рассказывающие их истории. Рассказывающие ей их истории.

И предостерегающие ее от Багрового пика.

– Я больше не могу здесь находиться, – вслух произнесла Эдит, стараясь вернуться в реальный мир. – Просто не могу.

Оживившись, она сложила конверты и фотографии в футляр фонографа и спрятала все в шкаф. Потом она схватила с вешалки пальто и набросила его на ночную рубашку. Стараясь заглушить истерические всхлипывания и побороть охватившую ее панику, Эдит бросилась к входной двери и распахнула ее.

Возле двери намело сугробы никак не меньше двух футов в высоту. В дверях она остановилась – страх душил ее, и конечности настолько онемели, что женщина не чувствовала холода. Но, выйдя на улицу, она увидела снег в лунном свете и отступила в шоке.

Снег был ярко-красным и простирался до самых ворот – этот сумасшедший Дом был окружен кольцом снега, которое выглядело как ров, наполненный свежей кровью.

Это было уже выше ее сил – она была слишком слаба и отравлена, чтобы выйти в этот снег. Она действительно оказалась в ловушке. Ведь Люсиль уже говорила ей: вам некуда идти. Некуда , и теперь они убьют ее так же, как и остальных.

Томас , взмолилась Эдит, помоги же мне . Ее внутренний взор заполнили его темно-синие глаза, в которых она так часто видела печальное и загнанное выражение. Он что же, никогда ее не любил?

Я в это не верю. Не верю , подумала Эдит. В ту ночь на почтовой станции, когда они говорили о своей новой жизни…

Когда мы занимались любовью. Это была действительно любовь. Любовь. Любовь. Он любил меня. Он все еще меня любит.