Александр Рогинский - Расследованный поцелуй

– Вы чем эту неделю занимались? – спросил и потряс тетрадью в воздухе. – Честно признайтесь, кто читал пьесу?

Актеры притихли.

– Не читали, впрочем, нечему удивляться, если вспомнить, у кого вы все учились.

Актеры понуро молчали.

Мирославову стало интересно: читали все- таки пьесу или нет? И что это за учитель такой, кого так бранит Уткин? Или он таким образом набивает себе цену?

– Берите стулья, – сказал Уткин, с силой хлопая тетрадью себе по коленям. – Будем разбираться.

Из стульев был образован кружок, в центр которого выходил актер и читал из тетради свой монолог.

Это были слова, написанные красивым русским языком 19 века.

Демов появился в конце репетиции. Взял свой стул и сел за кольцом. Уткин отпустил актеров, кивком головы пригласил Демова сесть поближе.

– Что скажешь о пьесе? – спросил Уткин.

– Пьеса дрянь, но играть можно.

– И кого ты выбрал?

– Вот этого бородатого, – ткнул пальцем в точно такую же тетрадь, как и у Уткина, Демов.

– Я так и знал. Но эта роль уже закреплена за Фурманом. Если бы ты регулярно ходил на репетиции, ты бы знал об этом.

– Я не хожу регулярно на репетиции, – ровным безразличным голосом сказал Демов. – В этом нет необходимости. Мне нечего время терять с этими юнцами.

– Как с тобой стало тяжело работать! Если бы ты был несмышленышем, я еще понимаю. Но ты ведь профессионал. Хорошо знаешь, что репетиции нужны для сыгровки, создания своего поля с другими актерами. Не будет этой сцепки, не будет спектакля. Не мне тебе объяснять такие простые истины.

– Так и не объясняй.

Уткин тяжело встал и повернулся чуточку к залу, вероятно, привлекая к этой сцене и как бы отвечая на первый вопрос Мирославова.

Вот с какими типами мне приходится работать – говорила его горькая немая поза.

На этом репетиция была закончена, Мирославов поднялся со своего места, чтобы пойти к Уткину в кабинет.

Но Уткин появился в зале.

– Мы можем поговорить и здесь, – сказал он, не поздоровавшись.

– Здравствуйте, Владимир Исаевич, – сказал Мирославов, протягивая руку.

– Ах, да – здравствуйте! – судорожно схватил протянутую руку обеими руками Уткин.

Ладони у него были влажными и вялыми, рука чуточку подрагивала.

– Вячеслав Владимирович, – подсказал Мирославов.

– Именно – Вячеслав Владимирович. Так что вы хотели узнать в нашем Богом забытом театре? Какие такие преступления совершаются тут, что мы имеем удовольствие видеть у себя столь уважаемого человека?

– Естественно, я не пришел к вам ради знакомства с жизнью актеров и режиссеров, хотя все это очень интересно.

– Абсолютно не интересно. Грязно, ложно и идиотно. Я бы с удовольствием сейчас поменялся с вами профессией.

– Не верю. Так, кажется, говорил Станиславский. Вам нравится, чем вы занимаетесь. Это видно по каждому движению.

– Ну да – вы ведь следователь. С вами ухо востро держать нужно.

Но скажите – за что любить мою профессию? Вот за такие сцены, которую вы наблюдали? Театр уже давно умер, остались лишь зрители. А актеры и прочая шваль, которая тут вертится под ногами, всего лишь прикрывающиеся профессией, чтобы быть каким-нибудь первым лицом среди других.

Вот почему никто из моих подопечных никогда не собираются поговорить о своей работе. Разве что под рюмочку. Да и о чем говорить!? Раньше театр диктовал кино манеру игры, а сегодня все наоборот.

И все-таки, что вас привело к нам?

Мирославов давно заготовил ответ на этот вопрос, но сейчас раздумывал – вряд ли Уткин поверит в него.

– Пока я об этом сказать не могу в интересах следствия.

– Ну так я вам скажу. Вы пришли меня расспросить о Демове и его жене. Странно она умерла. И я был поражен, как быстро было закрыто следствие. Ведь ясно, что не могла она умереть от сердечной недостаточности.

Я не раз бывал у них дома, она ведь наша актриса, разговаривал с ней. Мы всячески помогали…Потом, я ее хорошо знал.

Уткин слегка откинул чисто по театральному голову и посмотрел в потолок. Мирославов вспомнил этот жест на телеэкране. Тут же сделал засечку: так Уткин делает, когда вспоминает хорошее, приятное. И тогда в экране он говорил возвышенно, с романтическим подъемом.

Значит, разговор о Демовой доставлял режиссеру Уткину такое высокое чувство. Может, он был ее любовником?

– Лара не могла умереть от такой болезни – с сердцем у нее не было проблем.

– А может, она приняла сильные лекарства и покончила с собой?

– Это вам лучше знать, вы ведь уже знакомились с делом.