Джозеф Джефферсон Фарджон - Тринадцать гостей. Смерть белее снега (сборник)

– Хорошая мысль, Пратт, – заметил он. – Но как же вы сами, ваша работа?

– Моя работа? – усмехнулся Пратт. – Понятно, что ее придется отложить.

Эйвлинг поманил своих работников. Те под руководством врача принялись за дело. Балтин наблюдал за ними с неодобрением. Пратт отвел его в сторонку:

– Что-то я не вижу на твоем лице блаженства, Лайонел. Почему?

Балтин пожал плечами.

– Этим ты не отделаешься, устрица ты этакая!

– Трупы не принято трогать до приезда полиции, – объяснил Балтин.

– Как в шарить в их карманах, – напомнил Пратт. – Хотя журналисты иногда присваивают себе эту привилегию.

– Разве я шарил в его карманах?

– Как бы иначе ты узнал, что у него нет документов? Я бы не удивился, если бы ты проверил метки прачечной… Выбирай что-нибудь одно, дружище. Сейчас ты хотя бы можешь прикинуться помощником. Для местного инспектора же станешь лишь помехой.

– Если бы ты был так умен, как воображаешь, то добился бы всемирной славы, – усмехнулся Балтин.

– А если бы ты был так умен, как воображаешь, то сжался бы до размера горошины, – парировал Пратт. – Твой портрет я назвал бы «Сплошной обман», на нем красовался бы комплекс неполноценности во хмелю, весь в складках кожи. Мы никогда не меняемся, просто некоторые достигают высот в притворстве. Ну, что еще ты раскопал?

Балтин покосился на работников.

– Они его вытащили, – сказал он. – Пошли!

– Как насчет ножа? – спросил Пратт.

– Что еще за нож?

– Тот, которым убили собаку.

– Думаешь, нож предназначался лишь для этой мелкой цели? Брось!

Внезапно Пратт схватил Балтина за рукав.

– У меня к тебе новый вопрос, Лайонел, – произнес он. – Совсем иного рода…

– Слушаю.

– Тебя волнует справедливость?

– А что это такое?

– Возможно, просто длинное слово. Я говорю не об этике, мне просто любопытно. Если кто-нибудь совершит убийство, ты будешь рад, когда его повесят? А если убийство совершил не обвиняемый, ты испытаешь удовлетворение, если его оправдают? Или для тебя главное – хорошая статья, а на остальное плевать?

Балтин немного поразмыслил:

– Если подбросить публике хорошую статью, то разве ей не будет плевать?

– Чертовски хороший ответ! – воскликнул Пратт. – Вставь его в автобиографию. Кстати, ты слышал про лошадь Чейтера? Она прибежала домой без седока.

Когда лорд Эйвлинг заглянул в свою розово-кремовую гостиную, там привычно позвякивали желтые чашки. За чаем сидели шестеро. Отсутствие седьмого заставило Эйвлинга скрыться, прежде чем его заметили. Вернувшись в холл, он поднялся по лестнице, миновал свою спальню и еще две двери. Затем он в нерешительности остановился.

Дверь, перед которой он стоял, вдруг открылась. Он готов был испытать чувство вины, но при виде горничной Бесси облегченно перевел дух.

– Мисс Уайлдинг пьет чай в своей комнате? – спросил он.

– Да, милорд, я только что принесла ей поднос.

– Спросите ее, не сможет ли она на минуту подойти к двери, – попросил он. – Скажите, это важно. – Горничная собиралась выполнить просьбу, и Эйвлинг добавил ей вдогонку, чтобы не упасть в ее глазах: – Случилась неприятность, вы тоже скоро узнаете о ней.

Бесси исчезла, но почти сразу появилась опять.

– Мисс Уайлдинг сейчас выйдет, милорд, – доложила она и, немного помявшись, осмелилась спросить: – Он сильно пострадал, сэр?

Лорд Эйвлинг пристально посмотрел на горничную:

– Вы знаете, кто это?

Бесси покраснела от смущения:

– Простите мое любопытство, милорд, просто я слышала, что лошадь…

– Это была лошадь мистера Чейтера! – перебил Эйвлинг, торопясь от нее избавиться. – Речь не о нем.

Дверь спальни снова открылась, и горничная исчезла. Перед ним предстала Зена Уайлдинг в зеленом шелковом пеньюаре. Без молодящего грима она была бледна и выглядела хрупкой. Эйвлинга окатило волной глубокого сочувствия.

– Прошу прощения за беспокойство… – вкрадчиво начал он.

– Ничего страшного, – ответила Зена. – Просто голова заболела, вот я и решила не спускаться до ужина.

– Вы утомились за день.

– Глупо, да? Я давно не ездила верхом, потому и… Надеюсь, все… Ничего не случилось? – Он колебался с ответом, и на ее лице появилось выражение тревоги. – Что-то произошло вчера ночью? – прошептала Зена.

Видя ее волнение, Эйвлинг забыл про свои переживания. Сочувствие к ней усилилось, а вместе с ним желание защитить, если ей требовалась защита. Накануне вечером он чувствовал себя ее ровесником, теперь же, хотя Зена выглядела лет на пять старше, чем тогда, испытывал к ней скорее отеческие чувства. Это его не только удивило, но и вызвало облегчение.