Джозеф Джефферсон Фарджон - Тринадцать гостей. Смерть белее снега (сборник)

– Еще один слег в постель! – воскликнула Лидия. – Интересно, кто следующий?

Джесси Нойес, уже лежавшая в кровати, оторвалась от своего дневника и взглянула на вошедшую Лидию. Она только что прибегла к этому утешительному занятию, но успела написать одно-единственное предложение: «Это самый чудной день в моей жизни, не считая того случая, когда ко мне забрался грабитель, с которым мы в конце концов поладили и стали жаловаться друг другу на судьбу», когда ее прервала Лидия.

Сунув дневник под подушку, Джесси ответила:

– Надеюсь, что не вы! А как там мистер Томсон?

– Все выше и выше.

– Вы имеете в виду его температуру?

– Да. Боюсь, бедняга Томсон встретит Рождество в весьма плачевном состоянии.

Подойдя к окну, Лидия отдернула штору. За сверкающим от инея стеклом развертывалась решающая схватка между черным и белым. Белое побеждало, хотя черное отчаянно пыталось сохранить свои позиции, бросая на поле сражения полки темных теней.

– Сугробы тоже все выше, – прокомментировала Лидия и, задернув штору, обратила свой взор на более отрадную картину: комната с дубовыми потолочными балками и кроватью под пологом выглядела по-особому уютно в свете горящего камина. – Завтра мы проснемся погребенными под снегом!

– Не найди мы этот дом, могли бы и вовсе не проснуться! – проницательно заметила Джесси.

– Что правда, то правда! Спасибо и на этом. Хотя все могло быть совсем по-другому. – Лидия взглянула на свои золотые часики. – Если бы наш поезд не испустил дух, мы с Дэвидом в это время уже входили бы в большой дом, украшенный падубом и омелой и полный гостей, в городе с автобусами, магазинами и кинотеатрами. А высокий толстый мужчина с колючими усами кричал бы: «Привет, Лидия, как насчет того, чтобы поцеловать дядюшку Билла?» – Она рассмеялась. – Здесь, конечно, нет магазинов, автобусов, кино, ни даже дяди Билла, что, впрочем, меня не слишком огорчает, но вот дом мы украсим как положено, это я вам обещаю!

– Каким же образом?

– Уж я найду способ. Повторяю: никто не сможет испортить мне Рождество!

Джесси слабо улыбнулась. Неукротимый энтузиазм Лидии согревал лучше любого камина.

– Но не следует забывать, что мы в чужом доме, – робко запротестовала девушка.

– Моя дорогая, после всех тех вольностей, которые мы себе уже позволили, украшение дома – ничтожный пустяк! Не знаю, как у вас, но у меня чувство приличия несколько притупилось! От нас ничего не зависит – мы плывем по течению, а оно несет нас куда хочет. Так о чем же беспокоиться?

Чтобы развеять последние сомнения, Лидия прибегла к своеобразной защите:

– Разве в наших силах остановить снегопад, из-за которого застрял наш поезд? Нет! Разве мы нарочно потерялись? Нет!

– Но мы могли бы остаться в поезде.

– Сойти с поезда – не преступление! А потом возникшие обстоятельства: этот несчастный случай с вами, риск подхватить пневмонию, жизненная необходимость согреться чаем и воспользоваться полотенцами – нам ведь надо было обсохнуть, – еще простуда мистера Томсона и невозможность куда-либо уйти. И ведь дом совершенно пустой, так что спросить разрешения просто не у кого. В одном я уверена на сто процентов: тащить куда-то мистера Томсона – значит обречь его на верную смерть. А здесь я сумела раздобыть для него грелку!

– Но доктора раздобыть мы не сможем?

– Ни малейшего шанса. Даже если бы здесь был телефон – а его нет, – доктор сюда просто не доберется. Интересно, что там делается внизу? Вы не возражаете, если я вас ненадолго покину?

– Нет, конечно! Со мной все в порядке.

– Я скоро вернусь.

Оставшись одна, Джесси откинулась на подушку и некоторое время смотрела на выцветший розовый полог у себя над головой. Она никогда не спала на кровати с балдахином, и ощущения были противоречивыми. Сначала ей понравилось. Казалось, она вернулась в милое безмятежное прошлое, где не было борьбы за существование, принимающей подчас такие постыдные формы. Снег растаял, за окном было солнечное деревенское лето, в доме царили мир и покой.

Потом легкость постепенно исчезла, и в душу закрался страх. Джесси сочла его результатом свалившихся на нее невзгод – ноющей ноги, пережитого волнения, упущенного ангажемента и трудностей в поисках нового, а также покашливания и бормотания крайне неприятного субъекта, находящегося за стенкой. Однако такое настроение возникло вовсе не из-за этих событий. Страх был какой-то беспричинный. Он все усиливался, пока у нее не засосало под ложечкой. Она резко выпрямилась, охваченная безотчетным ужасом. Казалось, на нее давят стены и столбики старинной кровати…