Николай Старинщиков - Очевидец. Никто, кроме нас

В оперативной службе СИЗО чутко реагировали на все эти слухи. Записавшихся на прием к начальству терпеливо слушали. Один такой, Коньков его фамилия, попал на прием к оперативнику Сковородкину и понес ахинею. Что характерно, подследственный – он числился теперь за областным судом – наверняка верил в то, о чем говорил. Лежа на тюремной «шконке», он вдруг решил, что зреет заговор, направленный на свержение власти в следственном изоляторе.

– Гражданин капитан, посудите сами, – говорил Коньков, – для чего мне косить? Для чего мне это надо, если меня даже возили в Казань, и там подтвердили, что я здоров. Короче, с психикой у меня все в норме: я здоров как бык. И сплю нормально. Но только вы никому не рассказывайте – я всё это слышал, когда проснулся.

Оперативник изобразил на лице заинтересованность. Однако Паша Коньков молчал.

– Ну и, – подтолкнул его к разговору Сковородкин.

– Сидят в углу трое, – продолжил Коньков и вновь замолчал.

– Сидят? В котором часу?

Коньков пожал плечами. Будь у него часы, Паша запомнил бы время, но часов у него быть не могло. Впрочем, времени было часа два ночи. А может, и три.

– Власть будет поделена между заговорщиками, – продолжал Паша. – Они будут здесь жить очень долго. Практически вечно, потому что в их руках окажутся заложники – представляете? Они говорят, что не пойдут на переговоры. Они им не нужны. А заложники в их руках будут выступать гарантом стабильности.

Подобрав губы, капитан качнул головой.

– Так что имейте в виду, – наставлял капитана Коньков. – И пошлите мне агента для связи с вами.

– Кого? – удивился оперативник. Он не верил своим ушам.

– Связника. Я ему стану передавать сведения закрытого характера. Что увижу, все ему расскажу, а он передаст потом вам, чтобы меня не дергать из камеры.

Подследственный либо действительно был не в ладах с головой, либо решил, что в следственном изоляторе можно дурачить кого угодно, в том числе оперативника Сковородкина. Капитан потянулся за сигаретами, вынул одну и торопливо прикурил от газовой зажигалки.

– У нас совсем мало времени, – продолжил подследственный. – Решать надо прямо сейчас, пока не поздно.

– Да-да, конечно…

Капитан закашлялся.

– Могу я надеяться? – наседал Коньков.

– Что? Надеяться? Ах, да, конечно… Это же нам как два пальца. Ждите…

Капитан вновь затянулся сигаретным дымом. Казалось, еще минута, и он сам поверит в чужие бредни. Это же надо придумать – заговор с целью захвата учреждения на всю оставшуюся жизнь! С созданием собственной системы управления и даже налоговой базой. Впрочем, от беспрестанного сидения в духоте и не такое может присниться.

– Тогда я пошел, – решил Коньков. Он поднялся со стула и направился к двери.

Капитан во все глаза наблюдал за ним.

– А вы проследите, нет ли за мной хвоста. Могу я надеяться на органы?

– Можете, – обещал капитан, вжимая до отказа электрическую кнопку сбоку стола. И в ту же секунду в кабинет вошли два сержанта в пятнистой форме.

– Отведите на прежнее место. Он нам еще пригодиться.

Коньков улыбался.

Едва арестованного увели, Сковородкин позвонил в медсанчасть и стал говорить с главным врачом об услышанном.

– Так и сказал, что заговор. Будут, говорит, жить вечно?

– Можно подумать, что это признаки шизофрении, – произнес доктор. – И если бы не заключение уважаемых коллег, я бы в это поверил.

– Наше дело простое – держать и не пущать, – усмехнулся в трубку Сковородкин.

– Вот именно, – согласился с ним доктор.

Он был прав. Экспертизу Паша прошел, признан психически здоровым, остальное никого не колышет.

– Действительно, бредни. Стандартный «наезд» на администрацию, – бубнил Сковородкин. – Они там ржут сейчас в камере – для них же это кино.

Возможно, в камере действительно стоял бы хохот, если бы Паша пришел и стал рассказывать про то, как у «кума» от услышанного полезли на лоб глаза, когда тот услышал про «государственный заговор с целью свержения существующего режима». Вместо этого Коньков, едва ступив за порог, тут же опустился на корточки и молча стал всматриваться в пол. И вскоре излазил его вдоль и поперек, что даже под кроватями не осталось мест, где бы он ни успел побывать.

Сокамерники смекнули, что дело худо, – скоро ночь, но нет никакой гарантии, что к утру все проснуться в добром здравии. И принялись стучать в дверь. И когда она наконец открылась, указали на Пашу – тот лежал на полу, поджав ноги. Из-под кровати смотрела лишь его спина.