Ян-Филипп Зендкер - Пробуждение дракона. Голос одиночества

– Об этом я ничего не знаю.

Инь-Инь лгала и даже не пыталась это скрыть. Но прежде чем Кристина успела открыть рот, Пол наклонился к ней и быстро заговорил по-кантонски:

– Имей терпение, Кристина. Сейчас мы обо всем узнаем.

Через несколько минут они свернули с трассы и оказались в зеленой долине, через которую пролегала проселочная дорога. Потом снова свернули, на этот раз в обрамленную полями аллею. Машина затряслась на ухабах. Впереди нарисовались очертания высотной трассы на опорах. Сразу за ней открылась деревня, на краю которой была песчаная площадка. Водитель выключил мотор.

– Последние триста метров придется идти пешком, – объявила Инь-Инь. – Улицы в деревне слишком узкие для машины.

Пол вышел наружу и огляделся. Кристина предпочла бы остаться в салоне, но он обошел машину и распахнул перед ней дверцу. По глазам Пола Кристина видела, что он раздосадован не меньше, чем она. Куда их завезли? Молодой человек вытащил багаж гостей и попрощался. Он торопился домой, к родителям. В отель их доставит такси, а завтра после обеда он приедет снова, чтобы отвезти их в аэропорт. Пока Пол подбирал чемоданы, Кристина рассеянно глядела вслед отъезжающей машине. Она почувствовала себя брошенной. Беззащитной и одинокой, несмотря на присутствие Пола. Но при всем своем желании уехать отсюда просто так она уже не могла.

Откуда ни возьмись выскочила собака, остановилась в паре метров и залилась таким истошным лаем, будто собиралась растерзать нежданных гостей на месте. Она ничего не сделает, успокоила Инь-Инь. Но Кристина не спускала глаз с разъяренного пса. Сильный порыв ветра взметнул над площадкой тучу песка. Запорхали, как огромные бабочки, два пластиковых пакета и мягко опустились на землю в тени каменного забора. Солнце стояло в самом зените, грозясь испепелить все живое, и буквально выжигало глаза ярким светом. Кристина надела солнцезащитные очки. Брат, который объявился впервые за сорок лет, чтобы просить о помощи, даже не вышел ее встретить.

Они пересекли площадь и свернули в длинный переулок. Здесь не было ни единого деревца. Перед домом два старика в потных майках что-то просеивали через металлические сита. При виде чужаков оба вскинули головы. В их глазах не было ни дружелюбия, ни враждебности – только усталость. Потом им встретилась женщина с вязанкой рисовой соломы на спине. Она медленно шла по дороге, уставив взгляд в землю, и, поравнявшись с ними, даже не подняла головы. Повсюду царила странная тишина, большинство домов выглядели нежилыми. Кристина не слышала ни разговоров, ни смеха – только гул автобана да слабый свист ветра в ушах. Безликий, безжизненный пейзаж, сплошь состоящий из всевозможных оттенков серого и землисто-бурого. У ворот на въезде в деревню две женщины заученными механическими движениями лепили что-то из теста. Их волосы и лица казались такими же высохшими, как земля под ногами.

Беспокойство Кристины росло. Что она делает в этом богом забытом месте? Неужели в одной из этих жалких лачуг живет ее родной брат? Наконец Инь-Инь остановилась перед выложенной белой плиткой стеной и открыла деревянную калитку в тяжелых, выгнутых аркой воротах. Они оказались в просторном дворе, посредине которого темнел колодец. Кристине бросилась в глаза поленница возле дома. Два дерева, сплошь покрытых бурой пылью. В глубине двора сверкал выложенный белой плиткой двухэтажный дом с красной черепичной крышей, судя по всему, самое красивое строение в округе.

За спиной Кристины лязгнул замок.

– Папа! – позвала Инь-Инь. – Мы пришли.

Кристина не ожидала увидеть его таким старым и изможденным. С тем же успехом его можно было принять за брата ее мамы. Не десять лет разделяло их, а гораздо больше. Год в Гонконге – не то что год в Китае. Гонконг – Сычуань, Гонконг – Шанхай. На карте мира расстояние чуть больше булавочной головки. Меньше трех часов в самолете, сутки в поезде. Но как по-разному течет время. Сколько гонконгских лет составляют один китайский год?

Кристина вглядывалась в его лицо. Что осталось от молодого человека, фотографию которого мать прятала под подушкой? Жизнь не пощадила его. Серьезные глаза того юноши все-таки искрились жизнью. Во взгляде этого старика не читалось ничего, кроме подозрительности и усталости, которую Кристина заметила уже на лице его дочери. Как будто горе передавалось в этой семье по наследству. На лбу и щеках пролегли глубокие морщины. В кустистых бровях серебрилась седина. Маленькая родинка на подбородке развилась в огромную бурую бородавку, из которой торчали неопрятные черные волосы. Вне сомнения, перед Кристиной стоял человек, хлебнувший горя. Тем не менее сочувствовать ему было свыше ее сил.