Татьяна Рябинина - Закон парных случаев

Сколько себя помню, я всегда была при Насте чем-то вроде Золушки. Подай-принеси-сделай. Но что бы я ни делала, всегда все было плохо и не так. Причем ругали меня обычно именно при Насте, и она очень рано смекнула, кто в нашей семье инфанта. И попыталась на мне ездить. Только мне это не понравилось, и я ее быстренько на место поставила. Самое интересное, что я-то ее все равно любила, а вот она меня, судя по всему, тихо ненавидела. Нет, если я что-то ей говорила, она меня слушалась, но смотрела на меня при этом так… И всегда маме ябедничала: мол, Оля меня обижает. А мама ей верила. И мне влетало по первое число. Самое интересное, что Насте верили все. Я понимаю, Мартин, это твоя родная мать, и вообще о покойниках дурно не говорят, но приходится. Она выглядела таким ясным ангелочком, которому просто не возможно не верить. Ее все любили. А меня считали злой завистливой стервой. Пожалуй, единственными, кто наоборот любил меня и недолюбливал Настю, были соседи. Пушницкие. Особенно Виталий Федорович.

- Его сегодня в больницу увезли. Видимо, инфаркт. Когда я его начал расспрашивать о тебе, ему плохо стало.

- Пожалуйста, Мартин, позвони, узнай, как он, - встревожилась мама.

- Хорошо, позвоню.

- Ну вот… В общем, жили мы сам видел в каком районе. Гопоты там было немерено. Как-то раз я шла домой и увидела во дворе Настю. С парнями лет восемнадцати. Гитара, вино. Ей тогда было всего десять, но выглядела она лет на четырнадцать. Она вообще как-то очень рано созрела. Я ее утащила домой, отругала, пригрозила, что все родителям расскажу. Она меня уверяла, что ни за что, никогда. Что не курит, не пьет и вообще просто рядом стояла. И правда, больше я ее с ними не видела. Если она и крутилась с ними, то где-то в другом месте. А через пару месяцев меня затащили в подвал трое каких-то скотов… - мама отвернулась и замолчала. Я погладил ее по руке, она вздохнула глубоко и продолжила: - Они меня избили и… и изнасиловали. И бросили там, в подвале. Не знаю, сколько я там пролежала. Очнулась, поползла кое-как по ступенькам. У меня была нога сломана в двух местах, ребро, ушиб позвоночника. И там меня Виталий Федорович подобрал. Принес домой, вызвал милицию, скорую. Потом нашел врачей хороших. Самое ужасное было потом. Про милицию и говорить не хочу, все эти расспросы, ухмылки. Мол, сама с ними пошла, да в цене не сошлись. Хуже всего было то, что родители, кажется, тоже так думали – сама виновата. Конечно, в прямую они так не говорили, но… я чувствовала. Зато Настя мне очень сочувствовала. Хотя я была почти уверена, что это были ее великовозрастные дружки. Конечно, доказательств у меня никаких не было. Там темно было, я никого толком не рассмотрела и не запомнила. Так их и не нашли.

А потом оказалось, что я беременна. Нога на вытяжке, спина в корсете – и тут такое. Родители, разумеется, настояли на аборте. Да я и не возражала. Хотя врачи и предупреждали, что детей у меня после этого, скорее всего, не будет. Но тогда мне все равно было. Я вообще была уверена, что никогда не смогу лечь в постель с мужчиной – какие уж тут дети. Да и потом ребенок от насильника, в четырнадцать лет! Как-то мы с Тамарой по этому поводу спорили, лет пять назад. Она, конечно, не знала ничего, так, вроде, теоретический спор. Она настаивала, что никаких исключений быть не может, что аборт – он всегда убийство, неважно, по какой причине. Но она ничего подобного в жизни не испытывала. А я, с одной стороны, и соглашалась с ней, а с другой… С другой – вспоминала все это и не могла согласиться. И ведь на исповеди я в этом грехе каялась, хотя могла бы и вообще не говорить, это до крещения ведь было. Каялась, да. Искренне. Но если б вернуться назад – все равно не думаю, что смогла бы оставить ребенка.

Я не знал, что сказать. «Ничего»? – это звучало бы глупо и фальшиво. Поэтому я просто держал в своих руках ее руку и осторожно поглаживал ее.

- Когда я вышла из больницы, все пошло по-старому. Настя очень ловко умела притворяться и выкручиваться из любой ситуации. Например, она часто прогуливала школу, но делала это так, что никто ее не мог поймать. Для учителей у нее всегда была записка якобы от родителей о том, что ей надо в поликлинику или еще куда-нибудь. Училась она хорошо, вела себя в школе вполне примерно, поэтому им и в голову не приходило позвонить маме и поинтересоваться, почему Настя так часто ходит по врачам или выступает на концертах в музыкальной школе. Еще раз повторюсь, когда она смотрела на человека своими огромными голубыми глазами, ей просто невозможно было не поверить. И если бы я что-то рассказала родителям, они поверили бы, разумеется, ей, а не мне. А если б даже и мне, то попало бы все равно не ей. Я ведь должна была за ней присматривать.