Татьяна Рябинина - Скамейка

Я вышла из метро и остановилась, озабоченно поглядывая на чернильную темноту, наступающую с севера. Зонт, как назло, остался на работе. Мне надо было пересечь парк наискосок и выйти к спортивно-концертному комплексу, где была назначена деловая встреча. Конечно, я могла проехать одну остановку на трамвае и пересесть на троллейбус. Минут десять езды в общей сложности. А с учетом ожидания и пересадок – все полчаса или даже больше. Только вот вряд ли гроза будет ждать. Да и человек, назначивший мне встречу, - тоже. Оставалось одно – мобилизовать себя на подвиг и пойти пешком.

Когда-то мы жили рядом, и парк я знала не хуже своей квартиры. Девчонкой гуляла здесь каждый день, и не осталось, наверно, ни одного уголка, который бы я не обследовала. И хотя с тех пор прошло много лет и я давным-давно не была в этом районе, ноги сами свернули с аллеи на почти незаметную тропинку, которая позволяла срезать угол через малолюдную часть парка.

Длинная шелковая юбка липла к ногам, «офисные» босоножки на высоченной шпильке грызли ступни, как «испанские сапоги». Воздух стал густым, он дрожал, как желе, и застревал в горле. От духоты звенело в ушах. Хотелось пить. А еще – передохнуть где-нибудь в тенечке. Хотя бы минуточку.

Поэтому я даже не очень удивилась, когда прямо передо мной оказалась скамейка. Никому не нужная в этом глухом закоулке, стоящая поперек тропинки скамейка. Словно перенесенная какой-то неведомой силой из моего детства: сияющая свежей краской и серебряными звездами на чугунных боковинах, с выгнутой, как лебединая шея, спинкой из белоснежных реек. Мне неудержимо захотелось сесть на нее. И не просто, а по-хулигански – на спинку. Бессовестно поставив ноги на сиденье, не думая о том, что кто-то потом испачкает одежду. Словно зачарованная, забыв о грозе, наступающей на пятки, я сделала шаг, другой - и вскарабкалась на скамейку.

Сейчас кто-нибудь пройдет мимо, и мне будет стыдно: солидная тетка, мать семейства, сидит на спинке скамейки, как невоспитанный подросток. Как курица на насесте. Юбку расправила, каблучищи на сиденье поставила…

Я опустила глаза и… увидела вместо шелковой юбки в цветах и разводах узкие вельветовые брюки в мелкий рубчик непонятного вишнево-шоколадного цвета. И потрепанные белые кроссовки с красными полосами. И розовую кофту «фроте», называемую непочтительно «махрушкой». А если бы посмотрела на себя в зеркало, там наверняка отразилась бы россыпь мелких прыщиков под тщательно завитой мамиными щипцами челкой. И рыжевато-русые локоны до плеч вместо «осенне-золотистого» каре.

Мне снова было пятнадцать лет. И я сидела совсем на другой скамейке – обычной садовой лавке из двух выкрашенных в зеленый цвет досок. И парк был совсем другой. И город – тоже другой. И вместо июльской жары – майская прохлада. В воздухе висела мелкая водяная пыль, вот-вот должен был пойти настоящий дождь. Пахло мокрой хвоей – над скамейкой нависали заросли тиса. Где-то рядом глухо, как из бочки, гукала горлинка.

За шиворот упала холодная капля – я вздрогнула. Из-за поворота показалась полненькая коротко стриженая девочка в спортивных брюках и голубом свитере. Моя подруга и одноклассница Маринка.

- Сидишь? – спросила она, ехидно усмехнувшись. – Котика ждешь? Ну сиди, жди. Бежит твой ненаглядный.

Я не ответила, и она пошла по дорожке дальше.

…В тот год хитроумные педагоги придумали новый вид издевательства над учениками, который называли почему-то «патриотическим и физическим воспитанием». Два раза в неделю все классы с пятого по десятый в добровольно-принудительном порядке после уроков выходили в парк и «бегали». Количество «набеганных» классом километров суммировалось и отмечалось на большой карте, висящей в холле. Так мы «путешествовали» по Советскому Союзу – кто дальше.

Начинание старательно саботировалось. Те, кто посмелее, просто удирали домой. Остальные лениво бродили по кругу или вообще отсиживались на лавочках. Благо, надзирали за процессом члены комитета комсомола – такие же пофигисты, но отличники. Они без тени эмоций фиксировали в протоколе названные 8-10 километров, даже если бегун в наглую сидел два часа на лавке рядом с ними. В нашем классе так делали все. Кроме Женьки Котова.

Женька был идейным. Он даже в комсомол вступил не ради поступления в институт, а потому что свято верил в грядущее торжество коммунизма. Поэтому спущенные вниз педсоветом решения комитета комсомола выполнял от сих и до сих. И пока все дышали кислородом, он бегал по километровому кругу, как лошадь на ипподроме. Над ним посмеивались. А я его любила. Не за идейность, а вопреки.