Татьяна Рябинина: Вояж неудачника

Признайтесь, вы наверняка тоже об этом мечтали между делом. Как будто открываете однажды почтовый ящик, а там - обманчиво скромный конверт со штампом Инюрколлегии. А в конверте – извещение о том, что в какой-нибудь заморской Буржуинии скончался ваш незнакомый дальний родственник (настолько дальний и незнакомый, что мечтания о его кончине не вызывают морального протеста). И теперь вы – единственный наследник его сногсшибательных миллионов, а также заводов, газет и пароходов. Такие мечты – отличное снотворное. Не успеешь мысленно потратить первый миллион, как проваливаешься в сновидения.

А вот Сергей о подобном не мечтал. Какой в этом смысл, если он и так знал, что рано или поздно унаследует миллионы пресловутого заморского родственника. Если, конечно, тот не впадет в маразм и не завещает свое имущество собачьему приюту.

Двоюродный бабушкин брат объявился, когда Сергею исполнилось десять. С тех пор прошло почти двадцать лет, уже и бабушка умерла, и родители, а мсье Поль все скрипел в своем парижском особняке, исправно присылая открытки два раза в год – на Рождество и Пасху. По самым приблизительным подсчетам, ему должно уже было стукнуть девяносто пять лет.

Бабушка рассказывала, что кузен Павел Птицын пропал без вести на фронте, в 43-ем. Столько лет о нем не было ни слуху, ни духу, и вдруг пришло письмо из Франции, от некого господина Поля Уазо. История, в общем-то, банальная. На поле боя ранило, потерял сознание. Плен, концлагерь. Из лагеря бежал, очутился во Франции, прибился к отряду Сопротивления. Когда война кончилась, задумался, как быть дальше. С одной стороны, на родине никто не ждет – родители погибли во время блокады Ленинграда, женат не был. С другой, перспектива для военнопленного вполне прозрачная – статья и снова лагерь, только теперь свой, советский.

По профессии Павел был учителем французского языка, так уж совпало. Поэтому выдал себя за француза, перевел свое имя и фамилию, «восстановил» документы. Товарищи по Сопротивлению, знавшие его тайну, поддержали, помогли устроиться. Мсье Поль занялся мелким бизнесом, быстро пошел в гору, разбогател. Потом дела пошатнулись, он чуть было не обанкротился, но успешная женитьба спасла положение. В конце 80-х жена мсье Поля умерла, единственный сын погиб в автокатастрофе. Оставшись в одиночестве, мсье Поль заскучал и впал в ностальгию.

Мобилизовав весь свой материальный ресурс, он очень скоро выяснил, что в России здравствует семья его двоюродной сестры Марины. Их отцы были братьями, но отношения почти не поддерживали. Кузину мсье Поль последний раз видел в конце 20-х годов, когда та была еще маленькой. Тем не менее, он страшно обрадовался и разразился письмом на десяток страниц.

Семья Сергея, для которой начало 90-х оказалось воистину лихим, сначала впала в бурную эйфорию, ожидая со дня на день вызова во Францию на ПМЖ или хотя бы существенной материальной помощи – вновь обретенный брат-дядюшка-дедушка своей состоятельности не скрывал. Но тот ограничивался многостраничными письмами с приложением фотографий: «Я и мой шато», «Я и мой лимузин», «Я и здание моей компании». Время шло, письма приходили все реже, становились короче, а потом и вовсе выродились в ежегодную пару поздравительных открыток.

Сергей какое-то время на троюродного деда был в обиде, потом рукой махнул. Главное – наследство. Разве можно обижаться на курицу, которая когда-нибудь снесет тебе золотое яйцо? Хотя в глубине души медленно росло подозрение, что этот старый перец еще и его переживет.

Но - не пережил. В один пасмурный день, не предвещавший ничего хорошего, раздался телефонный звонок, сочный баритон с легким акцентом попросил разрешения побеседовать с «господином Сергеем Смирновым». Говоривший представился поверенным в делах мсье Поля Уазо, скончавшегося на прошлой неделе.

- Господин Смирнов, вы единственный наследник мсье Уазо, - почтительно понизив голос, сообщил поверенный Шарль Конти, потомок русских эмигрантов первой волны. – К сожалению, в последнее время дела вашего… эээ… дела мсье были несколько… расстроены, но вам все же не мешало бы изыскать возможность и приехать в Париж для вступления в право наследования.

Сергей достал фотографии и долго смотрел на сморщенного старичка в дорогом пиджаке и красной сетчатой бейсболке, пытаясь отыскать в себе ну хотя бы каплю скорби. Не получалось. И дело было вовсе не в «наконец-то я богат». Просто старичок этот был настолько чужим и далеким, что жалеть его было равносильным жалости о том, что люди вообще умирают.