Татьяна Устинова - Земное притяжение

Идти ей было неблизко, на самый край села. Когда-то она выбирала себе жильё, чтобы никого не видеть рядом. Чтобы можно было смотреть на горы, белеющие на горизонте, и думать. Чтобы, закрыв в тишине и холоде глаза, представлять себе все эти сотни и тысячи километров тайги, болот, степей, гор, где почти нет людей, зато много зверья, рыбы, чистой воды и ледяного воздуха.

Она представляла — и душа успокаивалась немного, переставала болеть, и в голове как будто появлялось свободное место для трезвых и спокойных мыслей, а без этого свободного места в голове Джахан не могла жить.

Центр села был когда-то заасфальтирован, кажется, ещё при Хрущёве, когда того обуяла мысль о том, что сельский житель должен жить как в городе, но на селе. Чтоб асфальт, водопровод, электричество, дома с подъездами и чтоб никакой вот этой грязи и мелкого собственничества — курей, гусей, овец, овинов и сараек!.. Чтоб каждую субботу кино привозили, чтоб в магазине всем самым лучшим торговали — французским коньяком и польскими кримпленовыми костюмами.

Ничего не получилось — как обычно. Только асфальт остался и двухэтажные дома с подъездами, типа городских.

Сельская амбулатория была закрыта на висячий замок и заложена перекладиной — фельдшер Зотов запил недели две назад, и с тех пор амбулатория не работала. За лето фельдшер Зотов запивал три раза — на Троицу, на покосы и на Петра и Павла. Осенью всё начиналось заново, но без всякого графика. Осенью фельдшер запивал, как Бог на душу положит.

Джахан поёжилась, холодно было идти вечером в одной только меховой жилетке, расшитой сутажом и бисером. Давно нужно полушубок достать, телогрейку, тёплые сапоги, но в полушубке и сапогах был окончательный приговор теплу, сдача на милость предстоящим бесконечным холодам.

Ничего хорошего и весёлого не могло быть в сельпо, но Джахан решила зайти. Мало ли. Вдруг что-нибудь привезли, а она просто не знает!.. Пропустила привоз.

В магазине ей неожиданно повезло. Продавщица Люся, раскрасневшаяся от препирательств с тремя пьянчужками, канючившими, чтоб она дала им водки «в долг», выставила на прилавок два пакета настоящей белой барнаульской муки — самой лучшей. Лучше этой муки на свете не было, но в село её привозили редко, приходилось добывать в Барнауле. Джахан добывала, когда ездила на поезде за кофе и копчёной колбасой.

Джахан купила муку и заплатила за водку, которую клянчили пьянчужки — они сразу принялись кланяться и причитать, а бутыль воровато схватили с прилавка и припрятали.

— Зря вы паразитов этих балуете, — сказала Люся. — Ох, зря! Ничего они не работают, только водку квасят! И всё в долг! А потом отдавать нечем, пропиваются догола! А вы, выходит дело, их поощряете…

— Если ты им сейчас водки не дашь, они на улице у кого-нибудь кошелёк отнимут, — объяснила Джахан. — Это физиология, ничего не поделаешь. А так выпьют и заснут. Может, к утру замёрзнут до смерти.

— Тьфу на тебя! — обиделись пьянчужки. — Типун те на язык!..

Джахан взяла пакеты с мукой на оба локтя, как младенцев, и понесла, прижимая к груди.

Вот и план вечера готов!.. Раз есть такая дивная мука, значит, будут лепёшки. Сейчас она замесит тесто, и пока оно станет подходить, уберёт в стойле у коня.

У Джахан был превосходный конь, и звали его Орлик, как в фильме про границу. Орлика ей подобрали алтайцы, которые не понимали, как можно жить на свете без коня!.. Никак нельзя жить.

Она бережно внесла муку и аккуратно поставила её на кухонный стол. Двери она запирала, только когда уезжала надолго.

Во дворе её дома, как и во всех алтайских дворах, был ещё аил, восьмигранное островерхое сооружение с очагом посередине. Когда-то в аилах жили, русских изб-пятистенок с печкой и сенями не ставили. Нынче жили, конечно, в самых обыкновенных домах, но аилы были у всех. В своём аиле Джахан вела приём больных, сушила травы, держала ружья, которыми редко пользовалась, тулупы и лекарства.

Об её аиле по окрестным горам ходили легенды — мол, колдует там лекарка, шаманит! — и окрестные мальчишки то и дело пытались туда залезть, поэтому аил она запирала.

Джахан скинула жилетку, сунула ноги в мягкие меховые сапожки, тщательно помыла руки и принялась за тесто.

С тестом она всегда разговаривала. Она месила его, пела ему, гладила его, и лепёшки получались такой вкусноты, что о них тоже ходили легенды.

Приладив кастрюлю с будущими лепёшками к боку печки и как следует укутав её полотенцем, она отправилась к Орлику.