Мария Спасская - Флейта гамельнского крысолова

К ним редко кто-то заходил, а без стука так и вообще никто никогда не заглядывал. А тут вдруг гуси во дворе недовольно загоготали, задетые чьей-то неосторожной ногой, затем от сильного удара распахнулась дверь и, громко переговариваясь, в дом ввалились трое грязных мужчин. Катарина не сразу поняла, что это носильщики из доков, и только увидев в их перекрещенных на манер носилок руках обмякшее тело мужа поняла, что случилась беда.

Фридрих был без сознания. Его обрамленное темной бородой лицо сделалось пепельно-серым, правая штанина насквозь пропиталась кровью. Женщина прижала к себе белокурую головку сына и растерянно смотрела, как следом за носильщиками в двери протискивается пузатый коротышка в ярком кафтане и деловито командует:

— Вы, варвары! Осторожно опускайте на тюфяк! Ногу не заденьте!

Катарина вспомнила, где видела толстяка раньше — на базарной площади. Это был странствующий лекарь-цирюльник, каких проходило через Гамельн великое множество. Ловко жонглируя восемью шариками одновременно, толстяк приплясывал на самодельном помосте и сыпал прибаутками, завлекая публику, а когда перед импровизированной эстрадой столпились зеваки, оборвал выступление и принялся бойко торговать пузырьками темного стекла, в которых, согласно его заверениям, находилось не что-нибудь, а Средство От Всех Болезней.

Рядом с лекарем вертелся парнишка лет тринадцати в разноцветном кафтане, пытавшийся так же проворно жонглировать, как и его патрон, но шарики то и дело выскальзывали из неловких мальчишечьих рук. Катарина постояла тогда рядом с ярко-красной повозкой, с интересом взирая на выступающих, но снадобье покупать не стала, усомнившись в его целебной силе. И вот теперь толстяк цирюльник заносил в их дом изувеченное тело Фридриха.

— Готовь, хозяйка, кувшин с горячей водой, — распорядился шарлатан, как про себя окрестила бывшая монашка пришедшего. — Твой муж отважный человек, он достоин того, чтобы жить.

На мальчишку-помощника — того самого, неловкого, он даже не взглянул, как будто его и вовсе не было в комнате. Оставив притихшего сына сидеть за столом на грубо сколоченном табурете, Катарина сунула в руку одного из носильщиков мелкую монету, закрыла за уходящими докерами дверь и кинулась выполнять приказание толстяка, хотя далеко не была уверена в его профессионализме. Обычно странствующие лекари-цирюльники оказывались способны лишь на то, чтобы вырвать разболевшийся зуб или вскрыть воспалившийся нарыв, а за настоящей медицинской помощью обращались к дорогим врачам, получившим образование в университете.

Однако стоило толстяку взяться за дело, как Катарина изменила свое мнение о нем. Забрав из рук шумно сопящего помощника потертый кожаный сундучок, доктор откинул крышку и вынул блеснувший в свете очага скальпель. Вспоров набухшую от крови штанину, вынул темный пузырек Снадобья и обильно полил его содержимым ногу Фридриха выше колена. Ниже конечность была раздроблена, являя собой кошмарное месиво из мяса, жил и обломков костей. Вскрикнув от боли, муж тут же пришел в сознание, широко распахнул страдающие глаза и протяжно застонал. Лекарь строго посмотрел на Катарину.

— В доме есть вино?

И, скорее почувствовав, чем заметив ее легкий кивок, безапелляционным тоном распорядился:

— Неси, хозяйка, и поживее!

Катарина проворно юркнула в кладовую и тут же вернулась, держа перед собой пузатую бутыль рейнского.

— Самсон, а ты чего стоишь? — прикрикнул лекарь на помощника. — Добавь в вино маковую вытяжку, дай выпить больному и подавай инструменты! Ланцет давай! И большой резак для сухожилий!

То и дело оглядываясь на хмурящегося лекаря, мальчишка вынул из саквояжа фигурную склянку, выдернул зубами плотно подогнанную пробку, выплеснул маковую вытяжку в вино и сунул пузатую бутыль в трясущиеся руки покалеченного моряка. Дико вращая глазами и скрежеща зубами от боли, Фридрих припал запекшимися губами к горлышку бутыли и принялся глотать терпкое вино.

Катарина отвернулась, чтобы не видеть, как, сноровисто ухватив за ручку короткую пилу, толстяк четкими быстрыми движениями пилит колено ее мужа. Лео, не отворачиваясь, следил за манипуляциями лекаря во все глаза, и бывшая монахиня, стараясь уберечь ребенка от жуткого зрелища, торопливо приблизилась к сыну и мягким движением прижала его лицо к своему переднику. Но Леопольд вывернулся из материнских объятий и снова с жадностью впился глазами в доктора, руки которого проворно порхали над впавшим в хмельное забытье больным.