Юлия Михалева - Что скрывает снег [СИ]

Там сидел Ершов. Подперев руками голову, он читал громаднейший фолиант «Уложения о наказаниях».

Чувашевский поздоровался. Околоточный отвечал холодно и невежливо:

- Что вам?

Даже без обращения.

Учитель помялся.

- Дело в том, что я пришел прояснить ваши планы... относительно меня. То есть, меня и происшествия с капитаном Вагнером. Когда?

Ершов смотрел - вроде бы и на Чувашевского, но в то же время и сквозь него.

- О чем это вы? Вы хотите что-либо сообщить?

Учитель опешил.

- Понимаю ваши опасения, господин Чувашевский. Но не тревожьтесь. Мы вышли на след преступников, лишивших жизни господина полицмейстера, Вагнеров и отца Георгия. Уверяю, их арест - вопрос дней или даже часов.

- Но... - начал было ничего не понимавший учитель, однако Ершов вновь его грубо оборвал.

- А теперь извольте идти. У меня, право, слишком много дел. И не забудьте забрать ваш мешок, который снесли сюда, пока вы лечились, - наклонившись, околоточный выволок из-под стола пожитки учителя, доставленные в управу после разгрома комнаты.

- Ммм...?

- Будьте здоровы, господин Чувашевский. Простите, но я вынужден вернуться к своим заботам.

Недоверчиво взяв мешок, учитель мелкими шагами двинулся из кабинета, однако Ершов окликнул. Холодея, Чувашевский обернулся. Какая злая, жестокая шутка!

- Да, я забыл сказать. Ваша жалоба о соседстве с заведением, запрещенным городскими уложениями, рассмотрена и будет исполнена, при том в самом скорейшем времени.

- Благодарю вас! От всей души благодарю! - в растерянности ответил учитель и засеменил из управы.

Он намеревался сжечь все прямо ночью, однако это бы несомненно вызвало много новых вопросов. Чувашевский же и без того после обыска вызывал большой интерес.

Пришлось придумать целую историю, обвинив домовладелицу Верещагину. Якобы не только не досмотрела, и его комнату разграбили, пока он был на уроках, но и полицию-то не вызвала. Спасибо добрым горожанам - увидели, что добро несут, да добежали до управы. Вот и пришли господа полицейские посмотреть, что случилось, да по дружбе вещи кое-какие Чувашевскому в училище занесли.

Хозяйка расплакалась, и оттого стало стыдно. Но что поделать?

Вот и смерть Вагнера теперь припишется неповинному - тоже ведь совестно. Однако если тот, кого ищут в управе, и так убийца, как сказал Ершов, не все ли равно, за сколько сгубленных жизней он станет держать ответ?

Грешно, без сомнения... Но все тут грешники. Грех переносится по цепочке.

Весной в город приедет новый священник. И Чувашевский ему исповедуется...

Ну уж нет! Бог и без того все видит. Ему не нужны посредники.

Забросив в печь последние письма, учитель смотрел, как они судорожно сжимаются в пламени.

Прошлое отпускало.

***

- Няня, болей! Те люди снова идут! - крикнула Варя, увидев знакомые фигуры. Со своего обзорного поста - большого окна с куклами, через которое раньше ходил мальчик - она могла оглядеть весь город! Ну ладно, пусть и не весь, но улицу у лечебницы точно видела хорошо.

Побросав грязные бинты обратно в таз, Павлина, забавно охая, метнулась на койку. Укрывшись по самое горло, чтобы скрыть белый передник, что заставлял носить доктор, серо-голубым покрывалом, нянька принялась громко стонать.

- Да погоди же, они ведь не поднялись! - смеялась Варя.

- Ты ржи, ржи. Там-от позднехонько станет, коли уж подымутся, - вроде серьезным тоном сказала, даже с упреком, но видно - самой смешно.

С тех самых пор, как Павлине стало дурно в том странном месте, где ее держали на цепи, они перебрались в дом дяди-доктора и больше носу на улицу не казали.

- Смотри, Павлина - наружу не суйся! Народ дикий, тут же изобьют. Сама поди знаешь... Погоди, пускай подзабудется, - наказывал хозяин.

- Да побойся бога, бары... тьху, дохтор! Какая мне наружа, коли в управе так и ждут - посадить на вилы?! - в ужасе вскрикивала Павлина.

От этого довода доктор отмахивался:

- Не дам я им тебя, не боись... Мне тут твои кривые руки нужней, чем им. Лечиться-то все хотят, а помогать никто. Да и Варюха...

Днями Павлина вместе с доктором делала, по его наказке, разные противные вещи. Мазала мазями, втыкала в кожу длинные острые загогулины. Однажды они сообща рвали щипцами зуб, а в другой раз - Варя углядела через занавеску - ковырялись в живом человеке, которого прямо за живот прихватил цепной пес, истый бес. Ее даже стошнило. Жуть ужасная! И Павлина думала так же. Днем-то она виду не казала, а только все благодарила доктора до норовила руку поцеловать, отчего он злился и не позволял. Зато вечером, отмываясь в лохани, все причитала - дескать, что же за участь ей такая выпала - на столь отвратные виды глядеть?