Елена Арсеньева - Твой враг во тьме

– Идиот! Идиот! Вы уничтожили лекарства! Теперь мне нечем привести ее в сознание! Не смейте палить, здесь идет научный эксперимент!

– Не тронь мои чертежи? – глумливо осведомился Дмитрий. – А ну, в сторону! Лицом к стене, руки за голову!

Доктор отшатнулся, но, даже повернувшись, продолжал из-за плеча пялиться на Дмитрия, сторожа взглядом каждое его движение.

Тот рванул на себя ящичек стола, потом другой, третий, небрежно вороша стволом «беретты» упаковки со шприцами, ампулы, коробочки и прочее содержимое, набросанное в самом причудливом беспорядке. Ага, вот. Ну, слава богу… Строго говоря, готовый к работе шприц с кардиопоном имелся в аптечке, но аптечка в сумке, а ее одной рукой не откроешь. Положить же хоть на минуту оружие, находясь рядом с этим, мягко выражаясь, щитомордником… Дмитрий разбил ампулу, высосал содержимое шприцем, шагнул к Лёле и, почти не глядя, вонзил иглу в левое предплечье.

«Болевая активность пятьдесят пять процентов, – как сказал бы сейчас дорогой и любимый Гоша. – Снижение болевой активности. Сорок процентов… тридцать… нулевая отметка! Дыхание восстанавливается, пульс нормализуется, артериальное давление повышается. Гоша приходит в себя».

В данном случае следовало сказать – Лёля…

Она открыла глаза и тотчас зажмурилась, то ли не справившись с головокружением, то ли испугавшись того, что увидела: согнувшийся человек с окровавленным лицом, напротив стоит другой, вскинув двустволку… После кардиопона, знал Дмитрий, восстанавливаются мгновенно все жизненные функции – сколь надолго, это зависит от состояния организма, Лёля продержится час, а потом понадобится другой укол или активный отдых, но насчет этого пока ничего в волнах не видно, – и только память отстает от прочего. От одной до пяти минут человек не может контролировать себя и оценивать окружающее, поэтому со слезами Лёлиного восторга придется подождать.

– Так что там насчет научного эксперимента? – спросил он, с истинным удовольствием находя следы лютого страха в лице доктора. – И заодно насчет лейкемии…

– Лейкемией больна не она, – мрачно пробормотал доктор. – Это все делается ради ребенка, ради девочки. Вы должны знать, что ваша жена сама согласилась на эксперимент. Она добровольно решила стать донором, чтобы спасти этого ребенка.

– Это неправда…

Голос ее был похож на шелест сухой травы, но Дмитрий услышал. Не отводя глаз от доктора, протянул в сторону руку – и его словно током ударило, когда ледяные влажные пальцы слабо сжали его ладонь. Он стиснул их, согревая, и это прикосновение все сказало ему яснее всяких слов. Только что он боялся обернуться, взглянуть на нее, – теперь не боялся. Лёля смотрела недоверчиво, но, когда глаза их встретились, вдруг залилась слезами.

Дмитрий молчал, тяжело дыша. Сердце колотилось так, что в глазах темнело. «Пульс сто восемьдесят, давление повышается», – брякнул бы Гоша и посоветовал ввести успокоительное.

– Ты за мной пришел? – прошептала Лёля, и он кивнул, с трудом отводя глаза. – Я тебя звала…

– Да, я знаю, – хрипло выдохнул Дмитрий. – Встать можешь?

– Вроде да.

– Поднимайся. Надо уходить отсюда. Не то этот болтун еще чего-нибудь придумает. Я тут уже наслушался и про твою лейкемию, и про болезнь девочки какой-то…

– Олеся не больна! – горячо воскликнула Лёля. – Я видела ее анализы, все это глупости. Но смешнее всего, что в моей крови тоже нет антител, все это какие-то декорации для Хозяина. По-моему, этот Петр Петрович просто выкачивает из него деньги, как из меня пытался выкачать кровь.

Петр Петрович? Доктор по имени Петр, лейкемия… Богатый человек, которого уверили в болезни дочери… Все сходится! Догадка вспыхнула так внезапно, что Дмитрий даже не успел осознать ее, прежде чем выпалил:

– Зиберов? Так вот ты куда пропал, Зиберов! По тебе вся нижегородская милиция плачет, а ты вон где сидишь!

И вздрогнул, словно от удара в спину, услышав за спиной негромкий голос:

– Брось ружье. Второй раз не предупреждаю.

Он поймал полный ужаса взгляд Лёли – и повиновался: осторожно наклонился, опустил «тулку» на пол.

– Ногой оттолкни, – послышалась команда.

Дмитрий опять повиновался.

– Руки за голову. Повернись.

Повернулся, бросив Лёле ободряющий взгляд. У нее дрожали губы, но попыталась все-таки улыбнуться, а потом, как и он, уставилась на человека, стоящего в дверях.

Странно… Точно знал, что никогда не видел этого человека, а ощущение было такое, что встретил давнего знакомого. О нет, не такого знакомого, к которому можно кинуться с распростертыми объятиями и воплем: «Сколько лет, сколько зим!» Скорее, наткнувшись на него в толпе, невольно попятишься, повинуясь непонятному, необъяснимому холодку между лопаток…