Марина Серова - Ну и дела!

Воспользуемся классическим вариантом — «А ну-ка, подеритесь!».

Я сняла трубку и набрала номер.

Славка Киреев, с которым мы учились в институте. В одной группе, кстати. И не только учились. Были у нас, как говорится, и внеуставные отношения.

— Майора Киреева, пожалуйста.

— Киреев занят. Перезвоните через полчаса.

— Майор Киреев сейчас же возьмет трубочку, иначе вы, молодой человек, никогда не получите очередного звания и будете уволены из органов за отказ от содействия в поимке опасного преступника.

Знаю я, как говорить с этими молодыми балбесами из управления. Он, конечно, пожмет сейчас плечами, понимающе хмыкнет, но Славке доложит. А тот раздраженно буркнет в трубку: «Ну, что там еще?»

— Ну, что там еще?

— Киря, это Ведьма. Мне сейчас звонил Коготь.

…Профессионал от дилетанта отличается не навыками и не умением. Не тем, что у одного оружие пристреляно, а другой берется за него впервые. И вовсе не тем, что один убивает хладнокровно, а другой — волнуясь. Волноваться может и матерый, все зависит от обстоятельств. И не количеством трупов на личном счету.

Профессионал — это человек другой породы. Это концентрация воли к достижению цели. Это отсутствие сомнений, правильно ли он поступает. Это желание, ставшее стилем жизни, манерой поведения.

Как тогда сказала Ольга Николаевна о Когте? «Для него, кроме его желаний, ничего в мире не существует». Это и есть квалификационный признак профессионала.

Вот Сапер, например. Он мог бы убить сотню людей, если бы это ему было необходимо. Но он никогда бы не стал профессионалом. Вместе с желанием убить он всегда бы ощущал отсутствие такого желания. Амбивалентность — то есть двойственность переживания — смерть для профессионала. Если ты не ощущаешь желания нажать на курок первым, именно ты и будешь первым убит.

То же самое с желанием остаться в живых. В живых остается только тот, кто очень хочет жить. Очень. Больше, чем все, кто его окружает. Больше, чем те, кто не думает о смерти.

А воскресным днем в городке аттракционов тарасовской Зоны отдыха имени Короленко о смерти не думал никто. Никто, кроме меня.

Даже те пятнадцать опытных оперативников, что рассосались по всей аттракционной площадке, думали о поимке Когтя, а не о своей возможной смерти. Они стояли в очереди за билетами, катались на качелях, пили пиво и пепси, знакомились с какими-то дамочками, может быть тоже оперативницами, и время от времени вскользь поглядывали на мою лавочку, на которой я сидела уже полчаса, все больше мрачнея с каждой минутой.

Конечно, я постаралась преобразиться как только было можно. Я разукрасила себя так, что сама с трудом узнала себя в зеркале, а на голове соорудила такое, что Киреев долго удивленно меня рассматривал, но промолчал. Все-таки не виделись мы с ним порядочно.

Своим удивленным взглядом он здорово подпортил мне настроение. Не буду же я ему объяснять, что оказалась визуально знакома с Когтем при обстоятельствах, которые ему знать ни к чему.

К тому же он чуть не допустил непростительный для профессионала промах. Распределяя оперативников, он вознамерился было поставить своих людей вместо машинистов на аттракционах, совершенно упустив из виду, что Коготь местный, вырос в этом парке и всех этих пожилых алкоголиков знал, как родных.

Этим он меня окончательно разнервировал. Пришлось на него наорать в присутствии подчиненных и тем самым и ему подпортить нервы.

Но подействовало. Славка всегда был несколько прямолинеен. Не только в делах. И в более тонких отношениях тоже. Из-за чего мы с ним и расстались.

И вот я уже тридцать пять минут сидела на лавочке у карусели, на самой жаре, а Коготь все не подходил. Вернее, он и не сумел бы ко мне подойти, все оперативники знали его в лицо, да и на его накачанную фигуру трудно было бы не обратить внимания.

Сложность операции заключалась в том, что вокруг было полно детей. С мамашами, бабушками и просто детей, без никого. Они бегали по площадке от одного аттракциона к другому, сновали под ногами у оперативников, толпились у киосков с мороженым. От них рябило в глазах и звенело в ушах.

Я их сейчас ненавидела лютой ненавистью и вполне разделяла мнение одного из героев Хармса: дети, они гораздо хуже покойников. Беспокойнее. Напустить бы на них столбняк. Хотя бы на оставшиеся от назначенных Когтем две минуты.

Дети, они вообще о смерти не знают. И именно поэтому — идеальное прикрытие для Когтя.

Прошло тридцать девять минут. Когтя не было.