Александр Карасимеонов - Двойная игра

Она лежала в ванне, вода доходила ей до подбородка. Голова склонилась к правому плечу, глаза были закрыты. Из мутно-коричневой воды высовывалось левое плечо, бледное, гладкое и прекрасное, как у статуи. Фигура ее едва угадывалась под полупрозрачным покровом воды, окрашенной ее кровью. Лицо, лишенное жизненных токов, отливало синевой, казалось искусственным и застывшим.

На запястьях зияли два синевато-розовых разреза. Бритву нашли на дне ванны.

К одиннадцати, дождавшись, когда будут закончены положенные в таких случаях формальности, а квартира неподалеку от Третьей градской – заперта и опечатана, я вернулся на работу и застал у себя Неду.

Она стояла у окна. Когда я вошел, она обернулась – ее острый профиль четко обрисовывался на фоне светлого окна, от резкого движения взметнулись волосы, открылась по-детски худая шея.

Я сел на свое место за столом.

– Случилось что-нибудь? – спросила она.

– Всю ночь провел в поезде, почти не спал. Извини, устал как собака.

Ох, как у меня заломило вдруг в висках. Я начал их растирать.

– Троянский разрешил мне войти, подождать тебя. Хочу тебе кое-что рассказать. Ты должен все знать до того, как встретишься с этой… с любовницей Борисова.

Она села на стул, на тот самый стул, на который садились все приходящие сюда.

– Вчера часа в четыре мы с Евой пошли к ней. Это я уговорила Еву потребовать у нее деньги. Или, по крайней мере, узнать, где они.

– Какие еще деньги?

Неда строго взглянула на меня.

– Не кричи. А то я уйду.

– Хорошо, не буду.

Я снова начал растирать виски. Обруч, стягивавший мне лоб, немножко расслабился.

– Если профессиональный долг не позволяет тебе проявлять человечность, то мне ведь ничто не мешает. Поэтому я решила помочь Еве найти деньги, которые принадлежат ей. Я не могу смотреть, как акулы пожирают несчастных рыбешек. К тому же ты сам впутал меня в эту историю.

– Дальше.

– Мы пошли к ней. Застали ее врасплох. Она пригласила нас в комнату – она там работает, делает какие-то куклы…

– С чего ты решила, что деньги у Зорницы? Неда зло усмехнулась.

– Зорница!.. Может, ты с ней уже на «ты»? – Да.

– Вот как? Не знала! Ну, все равно… Мы ей сказали, что пришли за деньгами, а она сделала вид, будто ничего не понимает. Смотрит в глаза и врет! Очень странно, что ты со своей профессиональной проницательностью не догадался, что эта женщина все время играет роль. И притом фальшиво, потому что у нее кругом одна корысть и расчет. Начала нас расспрашивать про деньги, словно в первый раз о них слышала. Если, говорит, у него были деньги, то их должны были найти на даче, там, где он покончил с собой… Стала кричать, что теперь никто их не найдет, раз его нет в живых. С какой стати вы пришли ко мне? Спросите лучше милицию! Не желаю больше слышать об этих проклятых деньгах! И выгнала нас… Прямо взбесилась. Мы чуть не подрались… Но она такая – она бы нам обеим задала жару!..

Неда, конечно, сразу же поняла, что Зорница любит разыгрывать спектакли. То, что для меня было приятным представлением, которое я воспринимал как театральный критик, оценивающий мастерство актера и не обращающий внимания на все остальное, для Неды было лишь притворством и коварством, поскольку она судила о Зорнице, как женщина судит о женщине – односторонне и ограниченно, но почти всегда верно!

Однако, слушая Неду, я все больше злился на обеих девушек. Они не знали, что произошло с Зорницей через несколько часов после их ухода. А мне рассказ Неды в кровавом свете самоубийства казался бессмысленным и нелепым.

В тот день я как-то «неадекватно» воспринимал смерть Зорницы Стойновой. Как видно из моих записок, эта женщина явно внушила определенные чувства сотруднику уголовного розыска с небольшим стажем, снедаемому сомнениями в своей пригодности к делу, которым он занимается. Естественно, что у меня появилась мысль: а можно ли было предотвратить смерть Зорницы Стойновой, не было ли фактов, нюансов, деталей, которые дали бы возможность человеку, взглянувшему на них профессиональным глазом, почувствовать угрожавшую ей опасность? Разве не должен он был заметить, что именно вокруг нее – по мере ведения следствия все более выступающей на передний план – сгущаются грозовые тучи?

Я вошел к Троянскому, стараясь расправить свои далеко не могучие плечи.

– Все знаю, – сказал он.

Он взболтал бутылочку с мутной белой жидкостью, вскинул ее и отхлебнул глоток.

Ясно, у него болит желудок. Самый неподходящий момент для разговора.