Анатолий Семенов - Преступление не будет раскрыто

— Вон они, наши старики! — крикнул Олег, сбросив газ. — Опять у костра!

— Вижу! — крикнула Марина. — Давай прямо к костру!

— На сей раз они рыбачат, — сказал Олег. — Вон маленькие столбики для переметов.

Кроме бабки Анисьи и деда Антипа у костра был Нифон. Хотя он и перевёз свою избушку в соседнюю деревню Воробьевку, сегодня приехал верхом на караковой кобыле порыбачить. На берегу стояли его переметы. Рядом лежало седло. Кобыла с жеребёнком паслись поблизости. А дед Антип и бабка Анисья пришли посидеть за компанию у костра. Нифон сволок сюда все оставшиеся доски, так что соблюдать неписаный закон и искать дров не надо было.

Старики встретили Марину и Олега как старых друзей с искренним радушием. Марина вынула из-за пазухи походной куртки, — сегодня она оделась потеплее и была в походном костюме защитного цвета, — конфеты.

— Это вам, бабуся, — сказала она, протягивая блестящую разукрашенную коробку.

— За что же мне такая благодать?

— За все хорошее.

— Спаси-ибо, — протяжно поблагодарила бабка Анисья, разглядывая красивую коробку. — Ой спасибо! Ну, я в долгу. Не знаю, чем и расквитаться.

— Это мы у вас, бабуся, в долгу, — сказала Марина. — Расскажите что-нибудь на сон грядущий, — попросила она, усаживаясь поближе к костру и прижимаясь к бабке Анисье. — Расскажите что-нибудь такое, чтоб мурашки по телу поползли, — прибавила Марина и прижалась к старухе ещё плотнее в предвкушении острых ощущений.

— Вот те на! — удивлённо произнесла бабка Анисья. — Про нечистую силу что ли тебе рассказать?

— Расскажите, — ответила Марина. — Люблю слушать про чертей, хотя знаю, что нет никакой нечистой силы. Всё это выдумки.

— Есть, голубка, все есть, — сказала старуха. — И нечистая сила, и Бог есть и ведьмы есть. Ведьму-то собственными глазами видела. — Бабка Анисья повернулась к Нифону. — Помнишь, Нифон, Алёху Безродного, которого ведьма-то изурочила? Или тебя тогда в этих местах не было? Тимофей, наверно, помнит. Сейчас спрошу…

Все смотрели на подходившего Налетова, которому надоело сидеть в одиночестве на лавке у своего дома, и он поплёлся к рыбакам на огонёк. Как и в тот раз, еле переставляя ноги в кожаных ичигах, он двигался очень медленно, опираясь на посох.

— А ты, Тимофей, однако должен помнить Алёху Безродного. — сказала старуха, обращаясь к Налетову, когда он подошёл к костру.

— Помню, — угрюмо ответил старик, отвесив толстую нижнюю губу и усаживаясь на свою любимую кочку неподалёку от костра, уселся, вытянул, как прежде, ноги, которые плохо сгибались в коленях, и хрипловатым голосом пробубнил: — Алёху Безродного помню. Мы тогда на Воняевке жили, всей заимкой ездили смотреть. Игнат Зыков, мой крёстный, все девять гробов делал.

— Вот видела! — всплеснула руками старуха. — Девять душ в один день хоронили. А говоришь нечистая сила — выдумки. Какие же выдумки, когда вот свидетель есть. Не даст соврать. Ты хотела страшную историю, чтоб мурашки поползли. Вот история — надо бы страшнее, да некуда. Тут и люди, и черти, и ведьмы — всё перемешалось.

— Как же, я знавал и её, Нэльку-то, — бубнил дед Тимофей, — мы рядом на Воняевке жили.

— Старшая дочь моя корыстна ли была в то время? — вот такенькая была, — старуха подняла руку от земли на три вершка. — А тоже все помнит. Как-то недавно разговорились — все как есть помнит.

— Расскажите, бабуся, — попросила Марина, испуганно съёжившись и схватившись обеими руками за локоть старухи.

— Ой! Оборони Бог! — бабка Анисья замахала руками. — На ночь глядя рассказывать таку напасть.

— Ну, бабуся, — Марина теребила старуху за кофточку.

— Заикнулась, так говори, — сказал Тимофей, опираясь обеими руками о посох.

— А чего заикнулась? Я только и сказала, что эта самая Нэлька и была ведьма. На Алёху Безродного напустила безумство. Изурочила парня. Это ты заикнулся про гробы.

— А как это произошло? Как она изурочила? — домогалась Марина.

— Об этом черта надо спросить, а я с ним делов не имею. — Бабка Анисья перекрестилась. — Господи, прости ты мою душу грешную. Нашла когда поминать черта — на ночь глядя… Как ведьмы портят? Так и испортила. Алёха-то сызмальства несчастный был. Плохо же ему жилось. Ой, как плохо-о! — старуха покачала головой. — Отца-то его, Дементия Софроновича Безродного, никто добром не вспомнит. Изверг был. Сколько живу на свете, такого изверга не видела. Марфу-то, от которой Леха родился, в молодости в гроб загнал. Бил смертным боем и её и сына. Алёху-то почти с пелёнок. Вот такенького, вожжами! — оборони Бог как изгалялся. Не знаю уж за что, но он шибко их мучил. Едва успел Марфу похоронить, снова женился, на вдове с ребятишками, на Груньке Елизовой. Говорят, он и при живой Марфе к ней похаживал. Может и похаживал, только вот чтобы он её лупил, никто не видел. Бил, может, иногда, но не так. По душе она мужикам пришлась, что ли, или порода у неё такая, но никто у нас в деревне не плодил так ребятишек, как она. Посмотришь, как год, так пузатая Грунька. Как год, так пузатая. А иной раз и году не пройдёт. Да это что такое? Все удивлялись. Диво да и только…