Татьяна Устинова - Колодец забытых желаний

— Что это такое?

— Препараты, которые должны быть у каждой женщины… ну-у… скажем так, не слишком юного возраста. Мы же понимаем, что мы не юные девицы!

— Понимаем, — согласилась Ника.

— А раз понимаем, то должны знать, что это «Климадинон», а это «Мастодинон». Даже в моем возрасте можно выглядеть отлично и чувствовать себя прекрасно! Никаких перепадов настроения, нервы в порядке, сон чудесный! И если про эти препараты не забывать, твоя сказочная красота навсегда останется сказочной.

— Моя… красота? — пробормотала Ника.

Никогда в жизни она не думала о себе как о красавице!

— Ну да, — легко согласилась Ирина Петровна, — а как же иначе! В определенном возрасте изменения неизбежны, дорогая. Но это просто изменения, и больше ничего, особенно если у тебя есть средства спасения! Разве я думаю о головной боли или, не дай бог, каких-то неприятных ощущениях в груди? Не нужно мучить себя. Себя нужно любить и поддерживать, как раз с помощью «Климадинона» и «Мастодинона». Это ангелы-хранители женщины элегантного возраста!

Она налила воды из графина и с любовью посмотрела на свои таблетки.

— И это не какие-то там никому не известные пищевые добавки! — Тут она фыркнула презрительно. — А проверенные и надежные препараты.

Она отправила их в рот, запила и посмотрела на Нику:

— Запомнила? Все очень просто и даже в рифму — «Климадинон» и «Мастодинон»!

Ника улыбнулась.

— Запомнила.

— Ну и отлично. Теперь давай пить кофе и разговаривать о любви.

Из разговора о любви ничего не получилось. Ника была не в своей тарелке, зато Ирина Петровна разливалась соловьем — и все про Олега. Как рос, чем болел, какой был умный в школе и как потом научные статьи писал. Какие подавал надежды — и оправдал, оправдал! Только вот семьи нет. Была, и не стало.

— И Машка от него уже отвыкла. Она как-то сразу отвыкла, очень быстро, хотя мы все время общаемся и мать этому не препятствовала, честь ей и хвала!

— Машка — это дочь?

— Ну конечно! Так что слава богу, дорогая, что ты нашлась, или, может быть, твоему преподобному слава? Ну, о котором тебя расспрашивал мой сыночек!

— Серафиму Саровскому, — сквозь зубы поправила Вероника.

У нее не было никакого восторга по поводу того, что она «нашлась», да и не «находилась» она вовсе!

Эта красивая женщина, так похожая на Любовь Орлову из кинофильма «Весна», все придумала от первого до последнего слова!

Еще Вероника маялась от того, что голубенький свитерок так некрасиво ее обтягивает, и от того, что Федор, должно быть, давно дома и ждет ее, а она сидит тут, как девушка на выданье, с мамашей «жениха» и болтает невесть о чем!

И Олег Петрович пропал так надолго! Зачем она согласилась остаться?! Впрочем, он сказал, что «она должна», и это было чистой правдой.

Очень ловко Ирина Петровна выспросила ее про Федора и про бывшего мужа, сочувственно поцокала, когда выяснилось, что никто и никогда им не помогал, и Вероника нервничала все больше и все чаще посматривала на часы.

Олег приехал только в начале одиннадцатого, очень сердитый. Следом за ним ввалился Гена, и Ирина Петровна тут же объявила, что Геночка должен отвезти ее домой, и стала шумно прощаться и целоваться с Вероникой.

— Чем вы ее так воодушевили? — устало спросил Олег, когда за матерью и водителем закрылась дверь. — Сто лет не видел ее в таком энтузиазме!

— Серафимом Саровским.

— Что?

— Вот так. Мне тоже давно пора домой, Олег Петрович. Я должна ехать. Федор, наверное, нервничает.

— Федору я позвонил, — возразил Олег Петрович, и Вероника уставилась на него во все глаза. — Слушайте, да не смотрите вы на меня так! Я позвонил и сказал, что сам привезу вас, когда освобожусь.

— Вы?!

— Если вы будете все время переспрашивать, я больше не скажу ни слова, — пригрозил он и куда-то ушел.

Вероника растерянно постояла возле входной двери — впрочем, кто их разберет, которая входная, может, вот эта, а может, соседняя, — и потихоньку двинулась в сторону комнат, и забрела куда-то не туда, и вдруг оказалась с ним нос к носу.

Он был в джинсах и белоснежной рубашке с закатанными рукавами. Вероника отвела глаза.

В ее жизни нет и не может быть никаких мужчин, особенно таких, как этот, богатых, уверенных, знающих о жизни все! Ей сорок пять лет, она толстая, бедная и работает в музее! Ей нет и не может быть никакого дела до его… джинсов!

Тем не менее почему-то именно от джинсов она не могла глаз оторвать.

— Есть хотите?