Дмитрий Вересов - Мой бедный Йорик

Все, замолчав, смотрели на Иеронима. Он спохватился, в глазах его мелькнул испуг, и сразу за этим забегали злые огоньки. Иероним оглянулся по сторонам — он что-то искал или вспоминал. Вдруг он быстро пошел к старому деревянному забору, исчез по пояс в иван-чае. Было видно, как он возится с какой-то длинной палкой, а появился он со старой ржавой косой в руке.

— Крыжовник — это пошлость, — сказал он, а потом подмигнул Тамаре и спросил на особый манер, где-то им подсмотренный: — Что, хозяйка? На бутылку накинешь, так мы его в момент вырубим. Ни прутика не оставим, ни ягодки. Это мы враз, ты только накинь, не жмись…

Он повернулся и широкими шагами направился к зарослям крыжовника.

— Йорик, ты что собрался делать? — окликнула его мачеха Тамара, но он даже ухом не повел. — Не делай глупостей, я еще ничего не решила. Может быть, это действительно неплохо — крыжовник. Северный виноград и все такое… Иероним, остановись! Что ты опять выдумал?

Иероним в это время остановился перед крайним кустом, смерил его взглядом, как противника в кулачном поединке, размахнулся и ударил косой в лиственную гущу что было сил. Куст выдержал, самортизировал и отбросил косу назад. Тогда косарь взялся за древко на самурайский манер и нанес еще несколько яростных ударов. Металлическая часть, то есть сама коса, только мешала ему. Листья летели в разные стороны, но стебли держались.

— Сладку ягоду рвали вместе! — не пел, а орал противным голосом Иероним, не прекращая избиения кустарника. — Горьку ягоду я одна!

— Иероним, это не смешно, — сказала мачеха Тамара, хотела еще что-то добавить, но Вилен Сергеевич ее остановил.

— Я, пожалуй, займусь шашлыками, — сказал он, направляясь к машине. — Вы мне поможете, Анечка?

— Шашлык не терпит женских рук, — ответила Аня.

— А я вам хотел предложить сервировку стола. Ну, в крайнем случае, нарезать лук колечками.

— У меня, кажется, уже есть неотложное дело. Мне бы рукавицы, топорик, нож?

— Посмотрите вон там, возле строительного вагончика…

Глядя, как супруги Лонгины с двух сторон наступают на кусты крыжовника — Иероним яростно и бестолково, Аня же спокойно и сноровисто — Вилен Сергеевич задумчиво произнес себе под нос:

— Не приведи, господи, увидеть вам настоящую русскую семью, бессмысленную и беспощадную….

Так погиб крыжовник на участке Тамары Лонгиной. Иероним после физической нагрузки успокоился, а после глупого, неадекватного поступка испытывал некоторое смущение. Его теперь старались не задевать, мало ли что он еще выкинет, подожжет. За дом, правда, можно было уже не опасаться.

Вилен Сергеевич все-таки привлек освободившуюся от садовых работ Аню к работам кулинарным. В четыре руки они быстро резали, мешали, солили, перчили… Пафнутьев явно получал от этого процесса удовольствие, и у Ани завертелась на языке реплика о его истинном призвании.

— Прошу прощения, что не помогаю вам, — сказала подошедшая мачеха. — Но, как видите, я в белом. Могу только развлекать вас светской беседой, поговорить о театре, кино, книгах. Но только не о живописи, графике. Ни единого слова о виде искусства, которое пачкает и оставляет следы. Анечка, скажите, пожалуйста, что сейчас читает молодежь?

— Думаю, что ничего не читает.

— А продвинутая молодежь? Вы, например?

— Какая же я продвинутая? У меня довольно традиционные вкусы.

— И кто ваш любимый писатель?

— Из отечественных?

— С отечественными все ясно, — мачеха Тамара махнула рукой в сторону комаровского кладбища. — Толстой или Достоевский, Пушкин — наше все… Как говорится, не будем лохматить Ахматову. Кого вы предпочитаете из зарубежных авторов?

Аня вспомнила, как Иероним, указывая своей невесте на стеллажи в доме Лонгиных, сплошь заставленные журналами «Иностранная литература» за многие годы, сказал, что это — любимое чтиво его мачехи. Тамара называла «Иностранку» настоящей энциклопедией нерусской жизни для многих поколений. Она не просто прочитала любимый журнал за все минувшие года, она его регулярно перечитывала и считала себя поэтому большим специалистом по зарубежной литературе. Вспомнив это, Аня немного подумала и сказала:

— Мой любимый писатель — Хенрик Понтоппидан.

— Кто-то из современных постмодернистов? Ультрамодная литература? — поморщилась Тамара. — Вроде этого японца Мур… Мур… Мур…

Второй раз за сегодняшний день мачеха замурлыкала.

— Вы имеете в виду Мураками? Ничего общего.

— Значит, детективщик, — сказала Тамара пренебрежительно.