Кроме того, она захотела спать в отдельной комнате. Я не слишком протестовал, но мое счастье стало внезапно рассыпаться. Для меня вновь наступили тревожные ночи, и я снова начал думать о мадам Бланшен, задаваясь вопросом, в какой из комнат она умерла, и отравил ли ее муж.
Но больше, чем все остальное, меня терзало нежное отношение Мины к сыну. Они больше не расставались. Когда я неожиданно входил в комнату, в которой он сибаритствовал, то все время находил их в обнимку, и тогда мне хотелось орать. Их сообщничество раздражало, так как мне казалось, что оно было направлено против меня. Впервые с того времени, как Мина стала хозяйкой в моем доме, я стал смотреть на нее как на самозванку. Эти двое захватили мое поместье. Они вытесняли меня из него. Чужим здесь был я. Они говорили вполголоса и смолкали, когда я приближался к ним.
Однажды я не сдержался.
— Если я вам мешаю, то скажите об этом! — закричал я.
Они, казалось, искренне удивились. Мина пришла ко мне в комнату, где я, надувшись, закрылся.
— Поль, — сказала она, — я не понимаю вашего поведения.
Ее обращение на «вы» сдавило мне горло, как стальной ошейник.
— Неужели?
— Да. У меня такое впечатление, что вы нас ненавидите, Доминика и меня.
Ее глаза казались более сиреневыми, чем обычно, более тоскующими. В них не было никакого упрека, только изумление и беспокойство.
— Мина, вы когда-нибудь задавали себе вопрос, действительно ли я вас люблю? Это привело ее в замешательство.
— Но, Поль…
— Нет, молчите, говорить буду я.
Я не мог удержаться, чтобы не прижать ее к себе. Ее сердце билось немного сильнее, чем обычно. Она слегка подалась назад, и я почувствовал ее живот. Сильнейший жар охватил все мое существо.
— Мина, я говорил, что влюбился в тебя, влюбился безумно. Я хочу, чтобы ты была моей. Я должен быть с тобой один. Мне нужны наши ночи…
Она решительно отстранилась.
— Поль, есть вещи, которые вы никогда не поймете.
— Я знаю, материнская любовь. Согласен, вы — мать, но, черт побери, Доминику не два года! Это мужчина. А вы без конца ласкаете его, покусываете ему ухо, теребите волосы… Честно говоря, я нахожу это неприличным!
— О!
— Тем хуже, если я вас шокирую. Мина, но это правда. Ваше поведение меня огорчает. Это не он, а я чувствую себя посторонним.
— Хорошо, Поль, мы уедем. Я только прошу отвезти нас на вокзал. Такая реакция была для меня как пощечина.
— Что?!
— Я думаю, что после таких слов нам не о чем говорить.
Я, видимо, покраснел, как рак. Лицо у меня горело, а мои глаза казались мне двумя раскаленными угольками.
Я буквально набросился на нее. Она пыталась сопротивляться, но быстро поняла, что ничто не помешает мне овладеть ею. Кончилось тем, что она уступила. И я думаю, что эта молчаливая и дикая близость в моей комнате была более страстной, чем все предыдущие..
* * *
После этого случая в наших отношениях стало больше обходительности. Мина следила за собой в моем присутствии. Она меньше стала ласкать своего мазилу и, продолжая жить в отдельной комнате, не запрещала мне приходить к ней. Так прошли три дня. Я страстно желал, чтобы Доминик быстрее поправился, однако его выздоровление затягивалось. Лодыжка у него очень болела, и он не мог поставить ногу на пол. Я хотел отвезти его к специалисту, но он отказался, утверждая, что врач рекомендовал не снимать повязку до полного выздоровления.
На четвертый день после обеда я заметил под глазами у Мины синяки. Она была бледна и казалась не в себе.
— Вы больны, Мина?
Перед Домиником мы избегали говорить друг другу «ты». Она сделала неопределенный жест.
— Небольшая мигрень, это пройдет.
— Черт побери, вы все время сидите взаперти. Вам нужно немного проветриться. Доминик согласно кивнул.
— Поль прав, мама. У тебя лицо цвета папье-маше. Идите прогуляйтесь в лес. В такое время это, наверное, классно. Я уверен, что если бы мог…
Я поддержал его, и Мина решилась надеть прогулочные туфли и пойти со мной.
Мы пошли по тропинке, которую я хорошо знал и которая, петляя, углублялась в рощу. Она вела к старому пруду, вода в котором загнивала под кувшинками. Это был прекрасный маршрут для прогулки.
Когда мы удалились от дома, я обнял Мину за талию. Сухие ветки трещали у нас под ногами, а птицы сигнализировали о нашем приближении.
— Ты счастлива, Мина?
— Очень, Поль. У тебя дар создавать счастье вокруг себя.
— О…
— Да, клянусь тебе. Я много думала. Мне нужно тебе кое-что сказать.
Читать дальше