Татьяна Степанова - В моей руке - гибель

— Лейла, а вот эти двое, — Катя взяла фотографии Яковенко и Гранта. Честное слово, кроме того, что их зверски убили, я ничего не знаю. О них вы мне можете что-то сказать?

Цыганка откинулась на спинку стула, положила жирные смуглые ладони на снимки. Сидела так долго, неподвижно, молча. Кате все казалось: ломает комедию старая ворожея.

— Друг дружку они не знали. И никогда не встречались.

И убийца их не здесь.

— Не здесь — где? Не на фото, что ли? Но это и так ясно.

— Крови много с них утекло. — Глаза Лейлы прикрылись тяжелыми веками, точно у ящерицы, отдыхающей на солнце. — Но смерть быстрой была. Молнии подобной…

— А кто их убил, вы сказать не можете?

Гадалка словно очнулась и торопливо, даже слишком торопливо, покачала головой.

«Чего и следовало ожидать», — подумала Катя, однако почувствовала себя жестоко разочарованной.

— Лейла, а вы в оборотней верите? Мне порой кажется, что этих людей оборотень убил. Или что-то в этом роде. Сны разные снятся чудные, кошмары, вдохновенно начала врать Катя. — Словно что-то надвигается из темноты такое звериное-звериное, страшное… Чудовище как в «Аленьком цветочке» — мультик такой знаете? Ощущение у меня такое… Там на трупах шерсть находили, никто и внимания-то не обратил, а я… Вот, по-вашему, что такое оборотень, вервольд?

— Человек, — цыганка ответила так спокойно, словно ее спросили, который сейчас час. — Только шерстью изнутри весь покрытый. Мохнатый. На пути такому не попадайся — сомнет, разорвет.

— Вы образно говорите? Аллегорически?

— Почему образно? Много их сейчас перевертышей-то рыщет, — цыганка смотрела на Катю странно: той все казалось, что ее разыгрывают. — Некоторые открываются, другие же, это поумней которые, таят в себе шерсть-то свою до поры до времени.

— Как это открываются?

— Да как, кусают кого ни попадя, бесятся, на луну воют.

— И вы говорите, таких много? Где?

— А ты что, милая, поглядеть хочешь на такого? — Цыганка так и заколыхалась от смеха.

— Очень хочу, — Катя украдкой включила диктофон в сумочке. — А это разве возможно?

— Отчего же. Была б вольная воля. Против перевертышей этих молитва есть — отчитывать надо. Долгая это маета. Поп нужен. Это по правилам-то. Но попы ваши к нам что-то не снисходят. У нас, цыган, свой Христос. — Лейла снова усмехнулась. — Приводили мне одного такого. Злой был сначала, как бес, вонючий, страшный. Ничего, потом отчитали. Тихий вроде стал. Ничего, бог миловал, грех ему простил. Великий грех. Теперь на такого и поглядеть можно.

— А где?

— Где? — Цыганка придвинула к Кате салфетку. — Пиши адрес, сын за тобой завтра заедет вечерком. Завтра суббота, праздник у нас тут. Георгиев день Цыганское счастье. Вся родня наша съедется. И этого урода привезут непременно.

Одного-то его не бросают, жалеют. Ну, чего ж ты? Пиши адрес-то.

Катя снова едва не подавилась чаем: ишь ты, пиши цыганам адрес — а потом что? Милиционер внутри ее запрещал это делать категорически: не будь лопоухой дурой, сколько квартирных краж по области совершается цыганами, сама сколько раз в статьях и репортажах эту тему освещала, предупреждала население не доверять и… Но этого бдительного стража порой надо в себе несколько и попридушить, иначе…

Иначе мир никогда не повернется к тебе неведомой, буйной и авантюрной стороной.

— Вот мой адрес, — она достала из сумочки визитку. — А ваш сын… Разве он водит машину? И во сколько же его ждать завтра?

Цыганка снова потрепала ее по руке.

— Вечерком. Он парень смирный у меня, теленок сущий.

С такой, как ты, ему не справиться, робеет — красива ты больно. И честный он, не волнуйся на этот счет. Внук вот совсем от рук отбился. Ворует все как сорока, что блестит.

И чего не хватает, сволоченку такому? Все в доме есть, всего много, все ему ведь достанется. На-ка вот, милая, — Лейла полезла в складки своего цветастого одеяния, пошарила где-то в кармане и протянула на ладони Кате… серебряный зажим для галстука. — Передай парню-то своему. И скажи: мальца я лично ремнем постегала. Не воруй у людей, которые к тебе с добром. Не позорь свою бедную старую бабку.

Катя нипочем бы не стала звонить Мещерскому, но он объявился сам. Рано утром в субботу его волновал только один вопрос: уместно ли появиться на похоронах Владимира Кирилловича без галстука и в рубашке с короткими рукавами, ибо прогноз погоды обещал жаркий и солнечный день.

Катя не собиралась докладывать Мещерскому о своих планах. Но, как известно, женщины просто не в силах держать язык за зубами.