Татьяна Степанова - В моей руке - гибель

— Да, да. Но он был очень сильный человек. Это в Степке, в Димке от него — сила характера. Владимир Кириллович хорошо ко мне относился, знаю он хотел нашей свадьбы.

И он мужественный был человек. Я видела, как он болезнь в себе носил, никто ведь из посторонних даже не подозре…

— Даже сильные ломаются, — перебила ее Катя. — Всякой выносливости есть предел. Он же ведь таблетки уже пил обезболивающие, потом бы уколы начались.

— Возможно, но… А это точно самоубийство, Катя?

— Наши в этом уверились после судебно-медицинской и дактилоскопической экспертизы. Нет никаких данных считать, что кто-то… ну в общем, что он не сам это с собой сделал. И близнецы в этом уверены. Димка считает, что именно на этой почве состояние Степана так резко ухудшилось, что он даже за свои действия не отвечает! В этом я как раз сильно сомневаюсь.

— Я видела Степку, Катя. Тогда вечером. Он тогда сразу после ужина пошел в Отрадное. Сказал мне, что ночью вернется, но так и не вернулся. Но я видела, Катя… когда Владимир Кириллович был в ванне, Степан туда ненадолго заходил. Я только потом это вспомнила.

— Ты ему сказала? Спросила, что он там делал?

Лиза как-то странно смотрела, потом выговорила с трудом:

— Я, я боюсь его об этом спрашивать.

Ее тон сказал Кате, ЧЕГО ИМЕННО БОИТСЯ ЛИЗА ГИНЕРОЗОВА, ЗНАЧИТ, ОНА ВСЕ ЖЕ ЧТО-ТО НЕДОГОВАРИВАЕТ. ПОВЕДЕНИЕ СТЕПАНА (И ЭТО ОТЛИЧНО ИЗВЕСТНО ВСЕМ ДОМАШНИМ) ТАКОВО, ЧТО ОТ НЕГО МОЖНО ЖДАТЬ ДАЖЕ…

— Лиза, расскажи мне по порядку, что произошло в тот вечер, когда умер Владимир Кириллович. — Катя взяла приятельницу за руку. — Ради бога, не скрывай ничего.

Но им внезапно помешали. В подсобку впорхнули две продавщицы. Лизу, оказывается, давно уже разыскивал фотограф: на презентацию салона «Риволи» явилась солистка кабаре-дуэта «Лав стори», и Лизе надо было немедленно с ней побеседовать. Дуэт начинал новый тур выступлений по стране, и спонсировала эти шоу-программы парфюмерная фирма.

— Через час тут все закончится, я в редакцию заеду, отдам материалы, отчитаюсь. А потом… потом приеду к тебе. — Лиза натянуто улыбнулась заглянувшему в подсобку фотографу. — Иду, Женечка, мы тут с подругой заболтались немножко. Давай так и сделаем, Катька. Тут все равно поговорить больше не получится. Неудобно. А у меня к тебе тоже кой-какие вопросы есть, а то ты все меня спрашиваешь, спрашиваешь, а я… Кое-что и ты мне объяснишь, подружка. Только, ради бога, не подумай, что я к тебе ревную.

В последних словах было столько чисто женского, змеиного и двусмысленного, что Катя чуть не плюнула с досады: тут речь о серьезных делах, о подозрении в убийствах, а Лизка…

— Во сколько приедешь? — спросила она Лизу.

— Не знаю, как получится. Часикам к семи, может быть.

На том они и расстались. Сухо. Очень сухо. Этой сухости, даже враждебности Катя долго не могла себе потом простить.

ОНА И НЕ ЗНАЛА, ЧТО ВИДИТ ПРИЯТЕЛЬНИЦУ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ.

Она прождала Лизу весь вечер. Ни в семь, ни в восемь, ни в девять Лиза не приехала. Телефон квартиры в Строгине не отвечал. На квартире Лизиных родителей работал автоответчик — Гинерозовы уехали отдыхать в Сочи.

Катя звонила Лизе Гинерозоввй и в полночь, и в час ночи — телефон по-прежнему молчал. Молчал он и в семь, и в восемь утра следующего дня. Лиза словно сквозь землю провалилась. Ее так и не нашли ни в последующие дни, нигде и никак…

«Никита, ЕЕ НИГДЕ НЕТ. Мы вчера с Мещерским весь день искали. ОНА ПРОПАЛА. Лиза… Это ОН ее убил. Я знаю, чувствую, он сумасшедший. И ЭТО ОН. Он, понимаешь?»

ТАКОЙ Кати Колосов не видел никогда. Утром в половине девятого она словно торнадо ворвалась в его кабинет, оглушительно шарахнув дверью. Он собирался ехать в Раздольск сразу же после оперативки у шефа. Начальство требовало активизировать работу по раскрытию убийства, осведомлялось и о готовности отчета для коллегии — словно он мог разорваться и на работу на земле, и на кабинетную бюрократию.

Все эти дни Колосов, точно пловец, барахтался в бурном море бумаг: справок, рапортов, обзоров, сводок, протоколов допросов и очных ставок.

В отличие от раздольских дел убийство в изоляторе можно было считать почти раскрытым. За выходные из шестидесяти сокамерников покойного Карпова-Акулы выявились шестеро из числа будущих этапников, ранее неоднократно судимых, чьи прежние криминальные связи вели прямиком к михайловской группировке. Круговая тюремная порука оказалась на практике не такой уж нерушимой. В изоляторе круглосуточно работала следственно-оперативная бригада. Шли многочасовые допросы заключенных. И постепенно свидетели развязывали языки. К счастью, свидетельскую базу не надо было даже искать: убийство Акулы произошло на глазах сокамерников. И для того, чтобы побороть их закоренелое упрямство, ненависть, страх, нежелание сотрудничать со следствием и тюремной администрацией, нужны были только адское терпение, профессиональная смекалка и время, а последнего как раз, как всегда, и не хватало. Имя, точнее, имена тех, кто непосредственно набросил на шею Акуле удавку, должны были, как говаривают сыщики, озвучиться и лечь на протокол в ближайшие дни. Колосов считал это дело на восемьдесят процентов сделанным, его теперь снова интересовал Раздольск. Но это неожиданное появление Кати…