Душан Митана - Конец игры

— Как вам угодно.

И повесил трубку.

Вот тебе и получили сполна, он изнуренно вздохнул и рукавом рубашки вытер мокрое лицо. Ну, слава богу, лорда Бутора спихнули с плеч. Вместе с его английским детективом. Идиот. Идиот, хотя и полезный. Он даже не представляет себе, какую услугу мне оказал. Кто знает, сумел бы я овладеть собой, если б мне сказали… Нет, все-таки это не может быть правдой, этот идиот что-то напутал. Несомненно. Недоразумение. Нелепица.

Брось врать самому себе. Это именно так. Ты прекрасно знаешь, что это правда. Гелена действительно была беременна.

Да?

Да.

Ты говорил правду?

Но это значит…

Да.

Спасение?

Спасение.

Теперь ты окончательно из этого выпутался.

Почему?

Отсутствует мотив. Не убил бы ты все-таки женщину, от которой ждешь ребенка!

Нечего надо мной смеяться.

Хотя она и упилась и была с этим парнем.

Довольно!

Не убил бы ты все-таки собственного, долгожданного ребенка!

ХВАТИТ!

Перестань, или ты и впрямь свихнешься. Выкинь это из головы, не думай об этой дикой нелепице.

Но почему ты это выдумала? За что ты хотела отомстить мне? Так по-детски, наивно… неужто за то, что я не подошел к телефону, когда ты звонила с аэродрома?

Она оскорбилась. Хозяйка свистнула, а верный песик не представился тотчас, не примчался, чтоб подавать поноску, какая наглость, но если бы только наглость, это настоящий бунт, заслуживающий наказания, да, он не исполнил своего собачьего долга, и потому не удивительно, что она обиделась, а затем, справедливо возмутившись, напилась и забралась в постель с первым же мужиком, что попался ей на пути. А может, не случайно он попался ей на пути? Может, они регулярно этим занимались? Кто это был? Хотя какое это уже имеет значение? Чтобы меня еще больше наказать за непослушание, ты придумала такую убийственно наивную ложь. Это был твой ребенок, зазвучали в памяти ее слова.

ПОЧЕМУ?

Pseudologia phantastica? То особое состояние, в которое ее приводили любовный экстаз и опьянение? Субъект перестает отличать правду от вымысла и прибегает к обманам bona fide, то бишь — без злого умысла, как, к примеру, ребенок, похваляющийся тем, что дома у него полно разных разностей, что он был там-то и там-то, делал то-то и то-то, сочиняет истории, которых вовсе не было, но при этом уснащает их весьма убедительными деталями и подробностями — вот почему при оценке таких излияний следует быть крайне осторожным (особенно, если они касаются сексуальных отклонений) и в то же время (а как иначе) подобные словесные проявления нельзя не принимать в расчет. А на сей раз я пренебрег ими, хотя прекрасно знал, какую чушь она может нагородить в подпитии.

Он закрыл лицо ладонями. Ведь она просто шутила, она опять только играла, как и все годы их супружества, играла, как играла всю свою жизнь, да, вся ее жизнь была всего лишь игрой, она вечно балансировала на натянутом канате, высоко под куполом цирка, пренебрегая защитной сеткой, она играла, и в этот раз я позволил обмануть себя ее игрой…

— Пан режиссер, не сердитесь, но придется продолжать, — сказала девица Лапшанская, тихо и вкрадчиво, с тревогой глядя в его измученное лицо.

Славик понял, что она следит за ним уже добрую минуту, и, как обычно, если кто-то сторонний застигал его вот в таком унизительном состоянии безволия, превозмог себя. Снова собрался с силами.

— Да, продолжим, — сказал он вяло, но, увидев ее тупо настороженное выражение, это оскорбительно жалостливое выражение, непроизвольно передернулся и тем самым словно бы сбросил с плеч невероятно тяжкое бремя. Подрагивающие мускулы снова налились силой, нахмуренное лицо разгладилось, и он произнес своим естественным, твердым голосом: — Работаем до упора! С полной отдачей — каждый, понятно?! Никакой болтологии! Осветить сцену! Я сбегаю в буфет, выпью кофе. К моему приходу все должно быть готово!

Его уверенные, лаконичные приказания, последовавшие за глубокой депрессией, по-видимому, так изумили Лапшанскую, что она лишь молча повернулась и послушно отправилась в студию.

Славик медленно прихлебывал горячий кофе. В памяти вдруг всплыл послеобеденный телефонный разговор с главным редактором Ячко. В основном он прошел так, как Славик и предполагал — сострадание, замешательство, увертки — одним словом, сплошная комедия. В конце концов, это было понятно: тогда, когда ему предложили сотрудничать в кино, кто мог думать, что ситуация столь «досадно» изменится. Нет, он ни в чем не упрекает их, Ячко вел себя вполне порядочно, но он же не повинен в том, что тем временем убили его жену…