Душан Митана - Конец игры

— Вскрытие? — повторил он рассеянно. — Да, вы собирались рассказать мне что-то о вскрытии, не сердитесь, здесь такой кавардак, что я совсем запамятовал.

— Скорее всего, мне не надо бы об этом говорить, — Бутор все еще продолжал разводить церемонии, — а впрочем… почему нет… просто… она, видать, была мертвецки пьяна! — выкрикнул он неожиданно, с явным удовольствием, но тут же следом позолотил пилюлю: — Я хотел сказать… в жилах, говорят, вместо крови у нее был алкоголь, — его опять по обыкновению потянуло поизощряться в остроумии, но, видимо, он сразу же смекнул, что его своеобразный способ балагурства в данный момент более чем неуместен, и потому в конце концов употребил тот безликий специальный термин, который изначально вертелся у него на языке. — В крови у нее, даже столько времени спустя, было почти три промилле. [41] На тысячу (лат.).

Бутор стремился как можно быстрее закончить разговор, который сперва пошел по такому многообещающему пути, но затем — в силу его же речистости — свернул в нежелательном направлении, и потому быстро, с сочувствием добавил: — Я и не предполагал, что вы ждете ребенка. Это действительно непереносимо для вас. Мне уж всякое довелось видеть, но, скажу вам, такое дело…

— Что? — взревел Славик. Перед глазами у него бешено завертелись какие-то разноцветные концентрические фигуры; они припомнили ему круги на батиковой майке его водителя. Он схватился рукой за горло и резко дернул пуговицу на вороте: зашлось дыхание. Он слышал голос Бутора, но смысл слов не доходил до него. Он закрыл ладонью раковину телефона и несколько раз глубоко вздохнул. Надо было найти хоть мгновение, чтобы оправиться от шока.

— Алло, пан режиссер? Вы у телефона? — снова проник в его сознание голос Бутора. — Вы меня слышите? Что с вами?

— Со мной? Ничего. А в чем дело?

— Вы так вскрикнули. Вы, правда, в порядке?

— Да нет, это относилось не к вам. Директор картины спрашивала, скоро ли я кончу разговаривать. Сегодня мы должны все доснять. Ждут меня…

— Извините… Не знаю, с какой стати мне пришло в голову снова напоминать вам этот ужас…

Она была в положении, боже мой, так она вчера водила меня за нос, она опять играла…

— Мне показалось, что вас это удивило…

…безумие, ведь я убил собственного ребенка…

— Вы что-то сказали, пан доктор? Плохо слышно.

— Мне показалось, говорю, что это вас поразило, — на сей раз в голосе Бутора звучала какая-то строгая настороженность.

— Что меня могло поразить?

— Что она была в положении. Я думал, вы об этом знаете, — Бутор продвигался все дальше; строгость сменилась скользким, напряженным подозрением, и Славик понял, что с ним надо держать ухо востро.

— Ну конечно, знаю. Надеюсь, вы не хотите намекнуть, что она ждала ребенка от кого-то другого?!

Это на него действует, только так — прямым ударом. Я тебе покажу, подлая рожа!

— Боже упаси, я вовсе не собирался вас оскорблять, — ага, он уже идет на попятную. — Я рад, что вы об этом знали…

Ну, ну, ведь он мне, сдается, угрожает. Так, значит, мало еще получил?

— Боюсь, что не понимаю ваших намеков, — сказал Славик жестко, и соотношение между ними тотчас изменилось. — А если вас интересует, с каких пор мне было это известно, так спросите капитана Штевурку. Как раз сегодня утром мы об этом говорили. — Славик снова превратился в режиссера, хорошо владеющего ситуацией, а доктор Бутор снова стал не более чем статистом. Но, казалось, Славику этого было еще недостаточно, казалось, ему необходимо было сорвать на нем зло, точно Бутор, сообщивший ему результаты катастрофы, был определенным образом ее причиной, будто был частично повинен в этом абсурдном недоразумении. Надо его под корень подсечь, плута эдакого!

— Между прочим, когда будете говорить с капитаном, передайте ему мою благодарность, пан следователь.

Лорд Бутор с миявских выселок удрученно залепетал:

— Пан режиссер, прошу вас… я, правда, не знаю, о чем это вы… кого благодарить, какая благодарность, у меня же с ним нет ничего общего, это не входит в мою компетенцию. С этим капитаном я ведь не знаком лично… за что благодарить…

Славик по-дружески добил его:

— За то, что он был так любезен и через вас передал мне результаты вскрытия.

Бутор в отчаянии завизжал:

— Что вы, пан режиссер, бога ради, это заблуждение, это просто недоразумение, — в его голосе звучал вопль человека, ставшего жертвой несправедливого оскорбления. — Он не поручал, никто мне ничего не поручал, это я сам, понимаете, из уважения к вашему искусству… умоляю вас, никому не говорите, что я сообщил вам результаты вскрытия… прошу вас, — тут было все: и просьба о пощаде, и страх, и лютая ненависть. В трубке слышалось частое, хриплое дыхание; у Славика было такое ощущение, будто в нос ему ударил запах пота, который залил доктора Бутора. Славик молчал, предоставив ему возможность повариться в собственном соку, а когда рассудил, что воздал ему за все сторицей, снисходительно сказал: