Душан Митана - Конец игры

Вот о чем идет речь!

Как это можно установить?

Нож!

Да, нож я вытер.

Носовой платок. Нужно избавиться от него.

Что я еще делал?

Ел.

Нет, лишь хотел поесть. Гелена дала мне нож, я держал хлеб. Но так и не отрезал от него. Не успел.

Выпил бутылку пива. Но это не существенно!

Нет. Существенно! Пиво принесла мать где-то после обеда, когда меня не было дома.

Да, старуха Кедрова может вспомнить. Лучше всего взять бутылку с собой и где-нибудь выбросить.

Но тут же ему показалось смешным нести пустую бутылку — недостойно, именно это слово мелькнуло в голове.

И вдруг у него начисто пропал интерес ко всему. Понял, что немыслимо предвидеть все случайности, сочетания и перестановки. Он скептически усмехнулся: Как можно все предугадать? И впрямь, будто решаю математическую задачу, это же нереально. Уж не спятил ли я? Впрочем, как раз наоборот: не болезненное помрачение рассудка, а болезненное просветление.

Он торопливо обтер бутылку тем же платком, которым вытирал нож; прочь, немедля бежать! Скорей бы оказаться у матери. Он сунул платок в карман, не хотелось возиться с ним, спускать в унитаз. Да и вообще глупая идея — возможно, он держался бы на воде, несусветная глупость. Выброшу его в какой-нибудь контейнер.

Здесь ему уже нечего делать.

Со всем было покончено.

Оставалось только бежать.

Кто хоть раз пустится бежать, тот уже всю жизнь не остановится, подумал он. Я здорово влип, ждет меня превосходное будущее, жизнь как перманентное бегство. Если повезет.

Услышав шаги у двери, он не ощутил никакого страха. Лишь какое-то горькое разочарование.

А когда в квартире раздался звонок, горло перехватило бесконечной печалью и тоской. Вот все и решилось, подумал он. Что поделаешь! Все-таки Плахи не изменил себе.

Поверит ли мне, что я нашел ее мертвой?

Увидим.

Могло повезти и больше.

Все.

Он открыл дверь.

На пороге стояла мать, испуганная, бледная.

— Почему ты не пришел, я же звонила тебе, — с укором сказала она.

— Я хотел принять душ, — ответил устало.

Он заглянул в ванную и в отчаянии сжал голову ладонями, увидев, как основательно и неторопливо мать протирает нос и подбородок кусочком льда.

— Ты с ума сошла? Уже ведь семь.

— Только не суетись, миленький. А лучше побрейся и прими холодный душ. Тебе это очень кстати.

— Черт бы побрал все души на свете!

— Извини, — сказала она спокойно, продолжая наводить красоту. — Упустила из памяти, что это случилось лишь потому, что у меня в доме лопнули трубы. Совсем забыла.

Он побледнел — словно внезапно вся кровь отхлынула от лица и ударила в мозг; почувствовав небольшое головокружение, сел на край ванны, наполненной водой. Он таскал ее сюда, на четвертый этаж, двумя ведрами из цистерны; руки, спина, плечи, душа — все неистово болело. В ванне мокло материно белье; вместе с платком, которым он вытирал нож и пивную бутылку.

— Черт дери, оставь меня наконец в покое! Откуда мне было знать, что она вернется на день раньше?

— Надо было прийти ко мне, тебе же передали мою просьбу. Но для тебя, конечно, важнее холодный душ…

Он перестал слушать ее — безнадежно, она без умолку мелет одно и то же: если бы ты пришел раньше ко мне, ничего б не случилось, но для тебя всегда все на свете важнее, чем собственная мать, я уже с самого начала знала, что добром это не кончится, но что кончится так ужасно — мне даже в самом страшном сне не могло присниться…

Всю ночь они не сомкнули глаз: глушили черный кофе, прикуривали одну сигарету от другой — точно происходило тактическое совещание в штабе главнокомандующего перед началом решительного сражения. Заключительное коммюнике: положение катастрофическое, но не безнадежное, несмотря ни на что, нужно сохранять трезвый взгляд на вещи!

Славик взглянул на часы: прошли всего сутки. Двадцать четыре часа — а сколько он вынес со вчерашнего утра! Катастрофа, да, случилось непоправимое; но сейчас нужно справиться с этим. И справиться самому, ибо это касается только его! Он чувствовал себя униженным, раздавленным. Им владело лишь одно желание — уйти, замести за собой все следы и сделать вид, что ничего не знает, да, в какую-то минуту он был твердо уверен, что поступит именно так, — впрочем, он так и поступил, именно так, только не совсем по своей воле; и это мучительно унижало его — да, он не выдержал, сломался! Конечно, произошла случайность: приди тогда не мать, а кто-то другой, он определенно отступился бы. «Пожалуй, лучше всего позвонить в милицию и все рассказать». Он выговорил это, но сам же почувствовал, что слова его прозвучали не очень искренно. Мать посмеялась над ним, и он, после короткого, неубедительного сопротивления, нерешительно, но с большей или меньшей готовностью и облегчением внял ее доводам. В самом деле, почему он должен сдаться без боя, почему должен — как говорит мать — перечеркнуть всю свою жизнь, когда, по сути, он ни в чем не виноват.