Душан Митана - Конец игры

— Уволь, старик. Не сердись, но я правда должен к матери.

— Твоя воля, — обиженно сказал Плахи. — Что ж, придется топать одному.

Ну и ну, хрен редьки не слаще. Если он и пойдет один, все равно от него не избавишься. Славик знал, что Плахи из бара притопает непременно к нему, так как он живет неподалеку от «Киева». Это была еще одна примечательная особенность Плахого. Когда он хмелел, в нем просыпалась удивительная общительность, и потому систематически на рассвете он звонил в квартиру знакомых, проживавших ближе всего к тому ночному заведению, где он в данную ночь разбавлял свою голубую кровь красным вином марки «Egri bikavér», [21] Бычья кровь (венг.). и с этой своей снисходительной, слегка иронической усмешкой как бы говорил заспанным хозяевам (обыкновенно он наносил визит в третьем часу ночи): Хотя и ниже моего достоинства, что я пришел почтить вас своим визитом, но раз уж я здесь, так и быть, посижу с вами до утра, чтобы вы не думали, что я какой-нибудь надутый фофан. И сидел-посиживал. Аж до бела дня. И Славик еще ни разу не слышал, чтобы нашелся хоть один человек, который бы захлопнул дверь перед его носом или допустил столь же неслыханное оскорбление, как-то: отворив дверь, пошел бы досыпать и оставил бы его в одиночестве. Это было напрочь исключено. Если уж ему открывали дверь, то для любого было совершенно очевидно: ни о каком сне до утра не может быть и речи. Имелся лишь один-единственный способ избежать этого — не оказаться дома.

И Славик опять повторил:

— Не могу, старик, не сердись. Правда, надо зайти к матери. В последнее время дела у нее неважнецкие. Всю ночь там пробуду. — Последнюю фразу он бросил как бы невзначай, сонно зевая, но Плахи тотчас засек его умысел:

— Надеюсь, ты говоришь это не потому, что боишься моего визита.

— Ей-богу, ты псих, — Славик даже сделал попытку к отступлению, но Плахи, наделенный повышенной чувствительностью алкашей, уже окончательно переметнулся на другой берег.

— Может, я и псих, но не такой, чтобы еще хоть раз переступить твой порог. Между нами все кончено.

Да, безнадежно. Разумеется, он мог бы ему сказать: Если ты и вправду думаешь, что я боюсь твоего ночного визита, тогда пошли прямо ко мне, но он знал, что такое примитивное решение только подлило бы масла в огонь. Выход был один — плюнуть на него, что Славик и сделал, посылая ко всем чертям всех этих треклятых идиотов, непостижимых невротиков, настырных алкашей, всех этих сверхчувствительных психов, которые загоняют нормального человека в угол, только и жди от них чего угодно… эти ничтожества, развинченные, беспечные, ненадежные ублюдки, которых надо бы пнуть в задницу за то, что они со своей душевной хилостью и слабоволием еще и носятся, потому что это якобы отличает их от обычного плебса, их, ХУДОЖНИКОВ, земанов с бычьей кровью… он в сердцах сплюнул.

Славик было хотел, минуя бистро «Казачок», пройти через ближний пассаж к дому матери, как вдруг вспомнил, что в доме, где она жила, два дня назад случилась авария с водопроводом и жильцов снабжают водой машины-цистерны, а это значит, ее ванной в данный момент не попользуешься. У него так невыносимо зудело все тело, что он размечтался о хорошем холодном душе, и потому пошел домой.

Быстро приму душ и сразу же к ней, тут рукой подать.

Он неторопливо брел по улице Штура (когда он переходил перекресток перед высоткой, куранты на фасаде «Приора» [22] Центральный универмаг в Братиславе. как раз пробили час пополуночи), и с каждым шагом росло в нем чувство безотрадного одиночества и заброшенности. Те две недели, что Гелена была в Праге, казались ему бесконечными и пустыми. Радость, которая наполнила его при мысли, что она уже завтра вернется домой и будет с ним, была такой сильной, что он стыдливо усмехнулся: Я все равно что влюбленный мальчишка, ну нормально ли после стольких лет семейной жизни мечтать о собственной жене!

На улице Чехословацкой армии со страшным воем его обогнала «скорая» с вращающимся голубым маяком-мигалкой на крыше, и он вдруг снова вспомнил о матери: возможно, она действительно нуждается в моей помощи, подумал он с каким-то тяжелым предчувствием; он вновь осознал, какую жертву она принесла, отдав им квартиру (правда, теперь мать жила уже не в той «трущобе», что пошла на снос по причине санитарного благоустройства города; получив взамен государственную квартиру в новом районе, она обменяла ее — путем сложных махинаций — на нынешнюю, в центре), лишь бы спасти его семью, которую до того времени всеми силами старалась разрушить. Злость и раздражение, часто испытываемые по отношению к матери, сменялись угрызениями совести и какой-то трогательной жалостью; и сейчас он чувствовал себя неблагодарной скотиной, предпочтя холодный душ незамедлительному визиту к матери, которая, возможно, именно сейчас переживает одну из самых тяжких минут в жизни; он убыстрил шаг.