Роберт Кемпбелл - Алиса в Хуливуде

– И они ничего не путают?

Канаан, пожав плечами, уткнулся в свою чашку, давая Свистуну понять, что тот полный идиот.

– Риальто сказал мне, что Фелицию увез из Малибу частный сыщик, работающий на Перчик и на Финка Торино. Звать его Спиннереном. Может, он и педик, но уж наверняка не чья-нибудь сестра.

– Никогда ничего не знаешь наверняка, – возразил Боско. – Никогда ничего не знаешь наверняка. Вспомни о таких людях, как здешний Утенок.

– Ты думаешь? Канаан посмотрел в окно.

– Я не думаю, я знаю. Кое-где контингент уличных проституток на семьдесят-восемьдесят процентов состоит из трансвеститов или из пассивных гомосексуалистов-наркоманов. Утенок представляет собой исключение только потому, что он решился на операцию.

– И следует вспомнить о том, что у Фелиции действительно была сестра.

– Которая, возможно… – начал было Свистун.

– Которая, возможно, что? – хором перебили его Боско и Канаан. Но Свистун уже выскочил из-за столика, из ниши, из зала, помчавшись на стоянку, где был припаркован его «шевроле».

Спиннерен и на самом деле была блондинкой. Она лежала, обнаженная, широко раскинув ноги, на кровати в форме раковины в «бордельном» будуаре Дженни, под голову была подложена подушка. Послеполуденное солнце заливало спальню рыже-золотыми лучами. В таком освещении ее белая кожа казалась шафрановой, ее белокурые волосы – медными. Срамные волосы были у нее столь редкими и бесцветными, что могло показаться, будто она выбрила лобок.

В мужском облике и наряде, которые она явно предпочитала, Спиннерен явилась ко Дворцу правосудия, где Дженни – которую деликатно передавали из одних рук в другие – была допрошена в последний раз – окружным судьей, начальником полиции, руководителем отдела особых расследований и главой оперативной службы.

Берни Мандель прошел рука об руку с нею по всем инстанциям, начиная с той минуты, как ему в офис сообщили о случившемся.

Полицейский врач осмотрел Дженни и нашел ее состояние шоковым. Ей позволили помыться и снять окровавленную одежду, надев вместо нее арестантский халат.

К вечеру в тот же день Манделю разрешили забрать клиентку домой. Он накинул ей на плечи собственный пиджак и сказал, что, как только они приедут к нему, он вызовет на дом доктора.

– Нет, мне хочется вернуться домой, – сказала Дженни.

– Мне не кажется, что это удачная мысль, – возразил Мандель. – Вам не стоит оставаться одной.

К ним подошла Спиннерен, спокойная и самоуверенная.

– Одна она не останется.

– Мы с вами знакомы? – спросил Мандель.

– Коннор был у меня на дне рождения, – сказала Дженни. – Возможно, вас с ним друг другу не представили.

– Да, не представили, – сказала Спиннерен, подавая Манделю маленькую изящную руку, которую тот пожал осторожно и недоверчиво.

– Я могу отвезти Дженни домой. И побуду с нею, – сказала Спиннерен.

– Ну, не знаю, – запротестовал Мандель. – Не знаю, вправе ли я отпускать так свою клиентку…

– А я ваша клиентка? – поинтересовалась Дженни.

– Только если вы сами этого пожелаете, – поспешно ответил Мандель. – В конце концов, я был адвокатом вашего отца на протяжении стольких лет и…

– Но чтобы добраться домой, мне не нужен адвокат, мистер Мандель!

– Но, мне кажется, в отсутствие надлежащей опеки…

– Вы были у меня на дне рождения. Мне стукнуло двадцать один. Я совершеннолетняя.

Спиннерен подошла вплотную к Дженни – и та внезапно повисла у нее на руках, повисла так, что Спиннерен пришлось чуть расставить ноги, чтобы удержать ее и удержаться самой. Но что-то во всем этом успокоило Манделя.

– Если я вам понадоблюсь, просто позвоните. Звоните в любое время, днем и ночью. Звоните даже, если вам захочется просто поговорить.

Дженни вернула Манделю его пиджак.

– Спасибо за все. Я была так перепугана.

– Мне кажется, худшее уже позади.

– Я прослежу за тем, чтобы она не осталась в одиночестве, – сказала Спиннерен.

Она отвезла Дженни в пустой особняк, отключила все телефоны, а после этого сообщила дочери Твелвтриса о том, кто она на самом деле такая. О том, что она мужчина, прихотью судьбы заключенный в темницу женского тела. Мужчина, с маленькими грудками, клитором и влагалищем и превосходным знанием женской психологии. Она говорила нежно и ласково с учетом состояния, в котором находилась Дженни, все еще пылающая гневом на покойного отца и страдающая из-за того, что ей пришлось застрелить его, спасаясь от изнасилования. После исповеди соблазнение оказалось совсем несложным. Трудно было даже сказать, кто кого соблазнил: Спиннерен – Дженни или Дженни – Спиннерен.