Сергей Валяев - Кровавый передел

К счастью, я был занят светской беседой. С дамой. И делал вид, что любуюсь её шелковистыми соболями. Не знаю, но мне больше нравилась летняя девочка в платьице из хлопка… Та девочка была живая…

— А ты, Саша, такой же, — улыбнулась Анна, да так, как полагается на подобных мероприятиях. — Что же ты так разбушевался, Александр?

— Знаешь же.

— Знаю.

— И что?

— Намудили, товарищ боец, — снова улыбнулась, словно говорила о погоде. Что может быть прекраснее февральской мороси. Для дохлых соболей.

— Знаю, — признался я. — И что?

— Нет, ничего, — пожала плечиком. — Можно ведь было и без этих эпохальных событий.

— Нет, нельзя, — буркнул. — Какие ещё вопросы?

— Как сына будешь звать-величать?

— Какого сына? — не понял.

— Саша, ты, кажется, контуженый?

— Да нет вроде, — потрогал себя. — Какого сына-то?

— О Господи! Ну, Смородино! — закатила очи к люстре.

— Моего, что ли?

— Ну да.

— Что?!

— Родила богатыря. Четыре четыреста. Вчера.

— Уррра! — заорал я и нечаянно, каюсь, нажал на спусковой крючок АКМ. Остатки хрустального града хрустнули вниз. На головы зазевавшимся клеркам. И генералу Орешко. Которому повезло больше всех, поскольку был защищен пыжиковой шапкой.

— Селихов! — затопал он ногами по хрусталю, усиливая тем самым общую сумятицу. — Прекрати это безобразие!.. Э, не трогай меня…

— Орешко, братушка, — обнял его. — У меня же Санька! Четыре четыреста. Вчера. Родила богатыря.

— А кто платить за все это будет, — вырывался генерал. — Пушкин?! Или кто? Ты?!

— Орешко, ты ничего не понял! У меня сын! Санька. Четыре четыреста. Вчера. Родила богатыря.

— Уберите от меня этого психопата! — взъярился генерал. — Или я его пристрелю.

Тут на его вопль появились Никитин и Резо, которые до этого прятались от гнева руководителя, и с рьяной услужливостью взяли меня под белы ручки. И повели на февральский ветерок, чтобы выстудить из меня торжествующую радость. Глупцы! Они не понимали, что такое: четыре четыреста. Вчера. Родила богатыря! Они этого не могли понять, их, дуралеев, можно было только пожалеть.

Протрезвел я от хмельной новости, когда мы сели за «круглый стол» переговоров и мне сообщили, что убытки компании составляют три миллиона четыреста пятьдесят две тысячи девятьсот девяносто девять долларов и тридцать девять центов. Ну и что, не понял я. А то, объяснили клерки, эту сумму надо уплатить в казну компании, и только тогда будет возвращен мой ребенок. Мне.

Не буду говорить о своих новых чувствах. Их не было. Были эпитеты по поводу скряги дядюшки Джо и фольклорная музыка, которую клерки внимательно выслушали, посчитав это, видимо, бесплатным приложением к вышеуказанной сумме. Фраза:

— Вы…..! Совсем…! Где я такие… башли…! — была ключевой, при этом рука сама тянулась к «стечкину». К сожалению, генерал и два моих боевых товарища повисли на ней, мешая моему желанию использовать пушку в качестве весомого аргумента в споре.

Как всегда, в конфликт вмешалась женщина. Анна попросила меня выйти. Вместе с ней. Зачем? Может быть, решила ссудить в долг? Или взять в качестве секьюрити для своей фирмы?

— Саша, — сказала она. — Ты меня прости, но у тебя же Феникс.

— Ну и что? — огрызнулся. — Тебе-то что? И кто вообще сказал?

— Догадайся сам.

— Орешко, кто еще?

— Ну и…

— Что?

— Саша, ты идиот? — вскричала Анна. — У тебя Феникс, едрить твою!

И тут, наконец, я все понял. Что называется, озарило, е'! Просто, как в детстве, когда мы меняли марки на кошачьи какашки и наоборот. Боже мой, наверное, меня контузило-таки в бою. Хрусталем. Или, быть может, этот алмазный булыжник не представлял никакой ценности? Для меня. Никакой. Порода — и порода. Где-то там, в смородинских недрах. Под бочкой с малосольными огурцами.

Вот так всегда. Не знаем, что имеем, не знаем, что теряем. А когда теряем, смеемся. Чтобы не плакать.

— А где гарантии? — занервничал я.

— Гарантии — я, — улыбнулась дама Нового света. — Уж за «крестника» в четыре четыреста я горло перегрызу… Всему миру.

И я ей поверил — перегрызет. Потому что сохранила в себе смородинскую Аню. А может быть, я просто доверчивый чаплан? [290] Неотесанный мужик (жарг.). Как весь наш народец-хитрован. А?

Что же потом? Через несколько дней нервотрепки и переживаний мы отправились в аэропорт близ знаменитой деревни Шереметьево. Который надо взрывать, к такой-то матери. Чтобы эти воздушные ворота не смущали неокрепшие души моих соотечественников, мечтающих о чудных, о халявных краях за облаками. Признаюсь, последние минуты ожидания для меня были самыми трудными в жизни. Я чувствовал, как закипает моя рубиновая кровь. Еще немного… Наконец в пассажиро — тьфу! — накопителе появилась горластая и беспечная группа туристов. Среди них я заметил Полину… (Ох, Жена-Жена!) В её руках был конвертик атласного алого цвета.