Итак, на чем мы остановились в мемуарной части? Ах да, звонок Бориса Павловича.
Должен сказать, что избрал для своего рассказа трудную форму и теперь боюсь не справиться — ведь я не профессиональный литератор. Форма — вынужденная: я записываю эту историю одновременно с тем, как она происходит, перемежая ее с предысторией, и как раз эта ретруха дается мне труднее всего. Но излагать все по порядку, притворяясь невеждой и делая вид, что не знаешь, что к чему, — как-то ненатурально: фальшак. Я хочу, чтобы читатель, как я когда-то, находился в неведении и чтобы знание приходило к нему рывками, через страхи и сомнения, как и ко мне.
Короче, перезвонил Борису Павловичу в Питер с работы — не столько ради экономии, но чтобы поговорить без свидетелей. Впрочем, и сэкономил тоже — разговор длился больше получаса.
— Начнем с вашей жены, — сказал Борис Павлович после дежурных приветствий. — К сожалению, вы не снабдили меня фотографией, а потому я не могу судить, та ли она, за кого себя выдает.
— О такой возможности я как-то и не подумал, — честно признался я.
— Это легко исправить.
— У меня нет под рукой ее снимка.
— Найдете — отфаксуйте мне. На всякий случай. Надеюсь, никак не задел ваши супружеские чувства?
Вот чем он меня купил с начала нашего знакомства — интеллигентностью и предупредительностью, редкой в этом мире, а тем более в его бывшей организации.
— А пока будем говорить так, будто ваша жена пользуется собственным именем, а не псевдонимом. Скорее всего так и есть. Так вот, Елена Константиновна родилась в Иркутске в 1974 году. В метрике на месте отца — прочерк, мать погибла в авиакатастрофе. Совпадает?
— Один к одному, — рассмеялся я.
— Не спешите радоваться. Дальше возможны разночтения. После смерти матери Лену удочеряет пожилая бездетная чета: он — офицер, она — домохозяйка.
— Первый раз слышу.
— Продолжаю. В восьмилетнем возрасте девочка удирает из дома, ее находят и возвращают приемным родителям, но те почему-то отказываются взять ее обратно, и она попадает в детский дом, из которого тоже вскоре убегает. Мне не удалось раздобыть никаких сведений о ее жизни в течение приблизительно года, пока была в бегах. Не знаю, считать такое детство несчастным или счастливым, но она росла, как трава, без присмотра и без любви. В одиннадцатилетнем возрасте поступает в Иркутске в хореографическое училище на полное обеспечение.
Я молчал, хотя все было для меня внове: и приемные родители, и детский дом, и побеги, и хореографическое училище. Лена глухо что-то рассказывала про тетку, у которой жила, пока не уехала в Америку как полукровка.
— А кем она была записана в паспорте?
— Национальность? Русская. Как и ее мать. Что не исключает, конечно, каких-то еврейских корешков. Вполне возможно, ведь евреи были среди сибирских золотоискателей. Мы в этом направлении не копали. Если, конечно, вы настаиваете…
— Нет, теперь уже все равно. Но уехала она из России именно на еврейской волне. В семнадцать лет.
Трубка некоторое время помалкивала, я даже подумал, что нас разъединили. В конце концов Борис Павлович про-клюнулся.
— Почему в семнадцать? — переспросил он. — По нашим сведениям, она улетела в Штаты, когда ей едва исполнилось четырнадцать. И вовсе не по еврейской визе. У нее было гостевое приглашение, липовое или настоящее — не знаю. Официально она ехала поступать в Джульярд-скул в Нью-Йорке. Многим казалось, у нее есть шанс — подавала надежды, была одной из лучших учениц в Иркутском хореографическом училище, в Питере отхватила поощрительную премию на балетном конкурсе «Майя» за па-де-де Чайковского.
А я-то думал, что, приехав в Америку, она сразу же поступила к нам в Куинс-колледж. Так по крайней мере следовало из ее рассказов. Куда ухнули три года — с четырнадцати до семнадцати?
Вот именно: знак вопроса.
Вспомнил почему-то ее прочувствованное сочинение про «Лолиту» — написанное с точки зрения Лолиты. А что, если все-таки она — не она?
— И Володя ей, конечно, никакой не брат? Снова молчание, как будто прервалась связь. Я не выдержал и алекнул. Борис Павлович мгновенно откликнулся:
— Нет, почему же? Единоутробный брат, хотя росли порознь. Отцы неизвестны в обоих случаях. Мамаша была гулящая. Дети в забросе. Если бы не авиакатастрофа, был бы, думаю, целый выводок.
Я представил себе этот хвост — полдюжины Володь, и каждый с золотой фиксой во рту. Могли быть, конечно, и сестры, но растиражирование Лены меня еще меньше устраивало. Если она Лена, а не пользуется чужим именем, маскируясь незнамо зачем и от кого. О Господи! То, что Володя оказался не самозванец, а всамделишный брат, веселило мое сердце. Мысль об инцесте пришла спустя несколько дней и больше уже не покидала меня.
Читать дальше