Анастасия Валеева - Летом в Париже теплее

– О, нет, – страдальчески возвел он очи к потолку, – я сегодня слишком устал. Эта Муза – та еще пташка. Чирикает, как оглашенная.

Разговор принял ироничный характер. Обсуждали издержки и неувязки российского туристического бизнеса. Муза Григорьевна стала мишенью для насмешек. Эльвира зажигательно и довольно злобно пародировала манеру гида восторгаться памятниками архитектуры. Яна смеялась.

– А что, если нам вместе куда-нибудь сегодня отправиться? – лукаво посмотрела она на Яну.

– Не знаю, – замялась Яна.

– Послушай, дорогая, – вытер губы салфеткой и небрежно бросил ее на стол Геннадий, – неужели ты не устала? Вижу, Яночка тоже хочет отдохнуть.

– Но должна же я куда-нибудь надеть мое платье, то, абрикосовое… – капризным тоном произнесла Эльвира.

– Ты только и думаешь, что о нарядах! – с досадой прикусил губу Геннадий.

– Я – женщина! – гордо изрекла Эльвира, которой вино придало еще большую экспансивность и смелость, – и я пойду сегодня в Мулен-Руж, черт тебя дери!

Теперь она уже бросила салфетку.

– А ты, – продолжила она после маленькой паузы, – можешь оставаться в номере и читать свои газеты или пялиться в телевизор. Мы в Париже, а не в Кучевасовке какой-нибудь!

Гена пребывал в растерянности. Ему было неудобно перед Яной за свое малодушие и за откровенное тиранство со стороны Эльвиры.

– Но… – отважился было он возразить, но это «но» повисло клочком мокрой туалетной бумаги.

– Никаких «но»! – выпалила Эльвира. – Яна, ты составишь мне компанию?

– Я не против, но у меня еще есть дело…

– Какое у тебя может быть дело в Париже? Какой-нибудь французик? – на ее губах появилась плотоядная усмешка.

– Нет, – снисходительно улыбнулась Яна, – одно маленькое культурное мероприятие… Правда, я не знаю, сколько оно займет времени.

– Ну, давай тогда договоримся так, – деловым тоном произнесла Эльвира. – Я зайду за тобой, скажем, в половине восьмого, – она с серьезным видом бизнесвумен взглянула на изящные часики «Шопард», – если тебя не будет, я пойду одна! Да-да! – крикнула она в ухо изумленному и смущенному столь строптивым проявлением эмансипации Гене. – Одна!

– Успокойся, – с полувиноватой улыбкой бросил он мельком взгляд на Яну в то время, как его рука усмиряюще легла на Эльвирино запястье. – Все будет так, как ты хочешь.

И Яна еще раз поняла, что бал в этой по-своему милой и чудной паре правит Эльвира.

Вернувшись в номер, Яна надела пальто и вышла на улицу. Она направлялась в музей д`Орсе в надежде, что полотно Мане что-то прояснит для нее. Она не знала, где искать Вячеслава, но надеялась, что карты помогут ей с разгадкой, хотя не была уверена, что даже если обнаружит местонахождение Вячеслава Горбушкина и побеседует с ним, он сразу во всем признается. Она не раз пробовала обращаться за помощью к картам, но не находила в себе достаточной силы и энергии, чтобы вопрошать их. И потому чувствовала досаду. И это тревожное ощущение, теснившееся в груди, это мучительное беспокойство и с трудом сдерживаемое недовольство собой мешало ей в полную силу наслаждаться жемчужно-серым воздухом, городскими пейзажами и лицами.

Она спустилась в метро. Приобрела тикет на поездку до площади Согласия. Перейдя по мосту Согласия через Сену, она окажется на набережной д`Орсе, откуда до музея два шага. Парижское метро потрясло ее суетой, толпами людей, их хаотичным кружением, общей неразберихой, в которой тем не менее каждая человеческая единица знала, куда ей плыть и как себя вести. В отличие от московского метро, парижское – более функциональное, изощренное, разветвленное. Тут не было тяжелых мраморов, помпезных скульптур, арабесок, декораций, лестниц, напоминающих лестницы в театрах. Здесь все скакало, ветвилось, пылало роскошными витринами бутиков, сеть которых оплела подземку, бросалось в глаза немыслимыми сочетаниями красок, искрами улыбок.

Яна, миновав стеклянный сезам бутиков, уходящих по окружности в неведомые подземные дали, направилась к перрону. Стоило ей поглубже вдохнуть немного спертый, отдающий запахом асфальта и новой резины воздух, напоенный миазмами вздохов, изборожденный дорожками четких французских звуков, как в ее душе проснулась весна, осенившая ее своим розовым крылом перед зданием парижской Оперы.

Поезд парижского метро был двухэтажным, очень комфортабельным, остановки – более короткими, чем в Москве. Яна и не заметила, как проехала особенно шумную и «густонаселенную» станцию Шатле. Это было что-то вроде узлового пункта, где все куда-то пересаживались, чтобы выбрать конечное направление.