Сергей Ковальчук - Тринадцать

— Кстати, — произнес он вкрадчиво, — а может, это правда вы меня так подставляете? — Он глядел на Афиногенова. — А давайте пройдем к вам и тоже проведем там обыск, а?

— Не вопрос, — нахохлился Дебет, — давайте.

Другие, словно завороженные, проследовали в противоположный конец коридора, к номеру Дмитрия.

Однако когда тот уже хотел открыть дверь своим ключом, Стеклов его остановил. Он попросил пропустить его к двери, и к удивлению других вставил свой ключ в ее замок. Как ни странно, но замок подчинился и дверь отворилась.

— Что это значит? — вытаращил на него глаза Изместьев, — у вас есть ключ от его номера?

Не отвечая на его вопрос, Стеклов молча прошел к двери Молодавченко и сделал то же самое.

— Он хочет сказать, что ключ от двери каждого из нас подходит к дверям всех остальных номеров, — поразился этому открытию Афиногенов.

— А теперь давайте искать, — зайдя в комнату Афиногенова, мстительно предложил Стеклов.

После того, как Емельяненко открыл верхнюю полку прикроватной тумбы, у всех кругом пошла голова. Там находился пропавший из номера Бобкова нож.

Глаза Афиногенова были широко раскрыты. Он ничего не мог понять.

— Нет-нет, друзья мои, — покачал головой Стеклов, — эта находка еще ни о чем не говорит. — Он подошел к окну и задумчиво посмотрел на волнующееся море. — Но обыск нужно продолжить. Мы просто обязаны перевернуть вверх дном номер каждого из нас.

Больше у Афиногенова ничего найдено не было. Окровавленный нож решено было оставить в покойницкой.

Надо ли говорить, что и в последовательно обысканных комнатах Молодавченко, Викторова, Шкандыбы, Изместьева и Семенченко ничего того, что бы имело отношение к убийствам, найдено не было. Зато в комнате Емельяненко, в шортах, висящих на вешалке в шкафу, Изместьев обнаружил загранпаспорт на имя Ивана Игнатьевича Стеклова, который полистав, передал владельцу.

Настенные часы в столовой показывали десять часов вечера.

Еда на острове подходила к концу, и ее нужно было экономить. Зато спиртного было по-прежнему вдосталь. Разговор не клеился. Каждый что-то обдумывал про себя. Настроение царило похоронное, и никто лишний раз старался даже не смотреть на кого-либо. Все подозревали всех. Карт оставалось девять.

— Следующей жертвой, судя по стишкам, должна стать Катя, — тяжело вздохнув, произнес Олег Викторович. Он как-то нехорошо посмотрел на Семенченко, чей номер располагался прямо напротив девушки.

— Что вы так на меня смотрите? — побледнев и отодвинув от себя тарелку с нарезанной колбасой, спросил тот.

— А я вот смотрю, — недобро прищурился Изместьев, — испугаешься ты или нет, когда ее сегодня ночью придут убивать? А, может, это все-таки ты нас всех тут мочишь?

Семенченко вскинулся, но его остановил Стеклов.

— Послушай ты, офицеришка гребаный, — сверкнув недобрым взглядом, подступил он к Изместьеву. — Ты чего здесь авторитета непререкаемого из себя строишь? Всех нас тут опорочить пытаешься? Ты думаешь, я забыл, как ты мне в душу плюнул, когда не нашли мой паспорт в номере?

— Ах ты сучонок, — взвился Олег, — схватил Стеклова за грудки, но в их конфликт вмешался Викторов.

— А ну хорош, ша, я сказал, — оттаскивая старшего от Стеклова, рыкнул он. Остальные тоже вскочили со своих мест, за исключением Емельяненко, который спокойно отправился курить на улицу.

Когда страсти улеглись и все успокоились, Изместьев предложил всем налить.

— Ладно, извини, погорячился, — примирительно глянул он на Семенченко. — День сегодня был трудный, столько трупов. Все чокнулись рюмками. — За то, чтобы пережить эту ночь.

Когда все выпили, Олег Викторович снова строго посмотрел на Петра.

— А девчонку нам не проморгай. Если завтра мы найдем ее труп, я шкуру с тебя спущу. Лично.

Когда столовую покинул последний из них, карт на столе оставалось только восемь.

Судья Стеклов никак не мог заснуть. Он ворочался с боку на бок и обдумывал возникшую ситуацию. После обеда, когда был найден труп Бобкова, они с Изместьевым зашли к изрядно пьяной Екатерине, чтобы ее успокоить. Та находилась в почти невменяемом состоянии. Она то хохотала, то плакала и все время повторяла:

Ночь наступила,

Пришел Чикатило, —

Милости просим,

И стало их восемь.

— Меня убьют, да? Меня изнасилуют, порежут на куски? Что еще со мной сделают? — заходилась она в полупьяной истерике. — А вы ничего не сможете сделать? Мне никто, никто не поможет в этом мире. Меня убьют…