Йенс Лапидус - Стокгольм delete

Исак слегка повернулся на стуле и посмотрел на Метима.

– Я говорю обоим. У нас есть правила, которые важнее всех снютов. Которые помогают нам выстоять. И твой кузен знает эти правила и знал их три недели назад. Потому что мы все знаем, как себя вести.

Николе показалось, что он начинает понимать логику Исака.

– И ты знаешь эти правила, и твои кузены знают. Это наша история. Политики и журналисты могут базарить сколько хотят, но мы должны соблюдать принципы. Ты знаешь, мы выжили благодаря верности нашим принципам. Тысячелетия. И вы, все остальные, тоже это знаете. Мы построили цивилизацию, которую Европа у нас открысятничала. И мне насрать с высокой колокольни, как вы себя называете: сирийцы, ассирийцы, армяне или халдеи. Помните только, что, пока европейцы бегали по лесам и колотили друг друга деревянными дубинками по черепам, мы создали математику. Пока они насиловали женщин и детей, мы развивали астрономию. И только благодаря нашим принципам мы еще существуем. Наша главная религия – не религия, а принципы.

Исак опять повернулся на стуле. Теперь он обращался ко всем.

– Мы уважаем женщин и детей. Это, считайте, одно из главных правил. Если кто-то сказал что-то про чью-то жену, дочь, мать, он нарушил правило. Правило! – повторил он с большой буквы. – И что это значит? В нашем случае это значит вот что: тот, кто взялся за бутылку, действовал правильно. Более того, это был его долг – вступиться за честь матери. А дальше было все, как было. А было так потому, что он оскорбил женщину. Оскорбил мать. Перешел границу. Вы поняли?

Никола понял.

– Мой приговор такой, – продолжил Исак. – Твой кузен, Метим, должен выплатить семье Данни компенсацию. Триста тысяч крон.

Все сидели, полуоткрыв рты от напряжения. Солнце ушло, и с ним убежали солнечные зайчики. Сразу стало неуютно и сумрачно. Лица казались серыми и болезненными.

В глубине души все знали, что Исак прав.

И опять – он сильно вспотел. Одна надежда – никто не заметит. Напряжение последних часов было почти невыносимым. Но каков Исак! Как он образцово разрулил эту историю!

Теперь ребята Данни ждут компенсации. Метим уже послал гонцов за деньгами. Один уже явился. Постучал в двери условным стуком: один длинный, четыре коротких. У Исака в руках пакет с кэшем. Ждет, когда соберется сумма, чтобы передать Данни.

Несколько минут, сказал Метим.

В дверь постучали.

Один раз, потом четыре коротких удара.

Исак кивнул Николе – иди открой.

И Метимовы гориллы, и парни Данни пользовались только этим сигналом.

Длинный, четыре коротких. Никола отодвинул засов.

И еле успел увернуться – дверь с грохотом отворилась. Он не успел их остановить. Даже если б успел – не смог бы. Два парня в балаклавах с автоматами. Никола даже не успел разглядеть, что за оружие.

Он бросился на пол и услышал, как Исак что-то крикнул.

Парни влетели в комнату. Он услышал стрельбу. Кто-то взвыл.

Выстрелы отдались в ушах неправдоподобным грохотом, будто обрушился дом.

Он поднял голову. Надо что-то делать.

Он вытащил из кобуры пистолет и встал.

Пахло порохом.

Никола вытянул руки с пистолетом перед собой. Руки напряжены до дрожи. Не только руки – все тело бьет дрожь.

Что там происходит? Массовое побоище? Он должен помочь Исаку и Хамону…

Он изнемогал от страха.

Заглянул в комнату. Два выстрела. Один из горилл застонал – пуля угодила ему в бедро, и он сполз на пол.

– Руки за голову! – истерически орал один из налетчиков. – Быстро!

Другой прижал дуло своего «калаша» к виску Исака.

– Давай пакет.

– Пакет не для вас, – спокойно сказал Исак. – Это во-первых. А во-вторых… только у блядей рождаются такие отморозки.

Наступила плотная, густая тишина. Пробиться – разве что с мачете.

Никола подскочил к парню, угрожавшему Исаку, и прижал свой «глок» к его спине.

Большая и несложная мишень. Второй направил свой автомат на Николу.

И что? Легкое нажатие на спусковой крючок. Больше ничего не надо. Один выстрел. Он же тренировался с Хамоном в лесу.

Это необходимая самооборона. Они уже ранили одного. Они угрожают Исаку. Угрожают всем.

Ничего противозаконного. Необходимая самооборона.

Он должен стрелять – и все же не решается на последнее, смертоносное движение.

Легкое нажатие – и все.

Почему-то ему вспомнился дед: картинка, застрявшая на сетчатке, – дед со свечой в память бабушки.

– Нико, кончай его! – крикнул Хамон.

Никола начал жать на крючок. Медленно-медленно… до чего же странное чувство.