Йенс Лапидус - Стокгольм delete

Данни замер и шумно задышал носом.

Лил-Грилле двинулся к Николе. Это не предусмотрено.

Они что-то готовят. О, дьявол! Никола даже представить не мог, что ему когда-нибудь придется стрелять в живого человека. И что будет, если Данни наметил именно его?

Металл пистолета холодил руку. У Хамона по лбу катились крупные капли пота.

Никола вспомнил предупреждение Симона-суки-Мюррея.

Не ходи туда, Никола. Не ходи.

Хамон отступил на шаг и тоже сунул руку за полу пиджака.

Не спускать глаз. Поймать малейшее подозрительное движение.

В вестибюле внезапно запахло потом.

Ничего удивительного.

Напряжение в комнате – тысяча мегавольт.

Перед мысленным взором промелькнули сцены из голливудских боевиков. И даже не из боевиков: Хамон застрелил того парня в лесу. Не понарошку.

Стоп! Данни ухмыльнулся:

– Надо же где-то держать кэш, – подмигнул он и вытащил из кармана серебряный зажим для ассигнаций. Не меньше двадцати бумажек по пятьсот крон каждая.

Никола мысленно выдохнул и расслабился.

– Красненькие [32] Ассигнация в пятьсот крон имеет красноватый цвет. сунь в карман, а зажим оставь нам, – важно произнес Хамон. – Исак ясно сказал – никакого металла. Детектор должен молчать, как сломанный телефон.

Данни улыбнулся еще шире.

– Почище, чем бункер в Кумле [33] Следственный изолятор в Стокгольме. .

– Точно. Как на киче. А теперь попрошу снять штаны и встать раком.

Данни Бар-Сауме дернулся.

– Шутка, – улыбнулся Хамон.

Никола отвернулся. Откуда у Хамона такая отвага? Вот бы…

Через двадцать минут: все на месте.

Метим со своими амбалами явился точно – в четыре пятнадцать.

Игорные столы сдвинули к стене, стулья поставили буквой П.

Никола сразу вспомнил душеспасительные беседы в Спиллерсбуде. Обязательная молотилка: что-мне-надо-сделать-чтобы-измениться-к-лучшему.

« Я иногда неадекватно реагирую, но теперь дело идет… »

« Я начал немного понимать сам себя. Мне приходилось несладко порой, но у меня никакого права вымещать досаду на других …»

Все пацаны знали, как изобразить ангельскую физиономию. Все знали, как послаще преподнести эту бессмыслицу. И ржали потом от души.

– Добро пожаловать, – сказал Исак.

И они начали разговор. С такой скоростью, что Никола половину не понимал, тем более что речь шла о каких-то совершенно незнакомых людях. С другой стороны – а почему он должен понимать? Он всего-навсего ассистент ассистента. И вообще – невероятно! Невероятно, что ему позволили присутствовать. Сирийской крови у него меньше, чем у… типа, у короля. И он выпал из игры больше чем на год. Но Юсуф – человек Исака, Юсуф доверяет Хамону, а Хамон доверяет Николе. Вместе выросли. Твои друзья – мои друзья. Враги друга – твои враги.

Они были солдатами одной армии.

Братья по крови.

Стрелка, или суд, как они его называли, была очень важна. Конфликт между двумя ведущими семьями должен быть улажен. Началось со ссоры кузенов. Пару месяцев назад двоюродный брат Метима и двоюродный брат Данни зашли в «Дворец кебаба» перекусить. В очереди началась ссора: один оскорбил мать другого, в ответ на что тот залепил ему в лоб бутылкой «Хайнекена». Через два дня по химчистке, принадлежащей отцу одного из участников ссоры, дяде Данни, из проезжающей машины открыли стрельбу – не меньше двадцати выстрелов из скорострельного карабина. Некоторые пули застряли в стенке с другой стороны зала. Несколько раненых. Чудо, что никто не погиб. Через неделю парень в маске ворвался в ресторан, где обедал кузен Метима, и выпустил четыре пули. Три попадания: в пах, колено и бедро. Парню суждено сидеть в каталке до конца жизни.

Полиция разводила руками – ума не приложить, что с этим делать. Этот городок жил по своим правилам. Лишь бы не было настоящей войны. Хотя что называть войной. Если в ходу пистолеты и «калаши», разве это не война?

Обратились в церковь. Сирийцы иногда так и поступали – православная церковь в Сёдертелье пользовалась большим авторитетом и вполне могла посредничать в конфликте. Это сильное средство, но в данном случае пользы было мало. Семья Данни – ассирийцы, а это совсем другая религия. Не успел священник предложить решение, как Данни и его окружение встали и вышли из церкви.

Это было оскорбление. Метим ругался на чем свет стоит, рычал, что эти богохульники даже Иисуса не уважают.

Какие с ними разговоры? Даже Иисуса не уважают.

Сплетни в городе гуляли почище, чем после тройного убийства несколько лет назад. Люди перестали по вечерам выходить из дому, родители забирали детишек в садиках и чуть не бегом мчались домой. Химчистку пришлось закрыть: никто не хотел получить назад кашемировое пальто с дырками от «калаша».