Тесс Герритсен - Лихорадка

– Обычные дождевые черви.

Клэр сидела в темной больничной палате Ноя, прислушиваясь к его беспокойной возне. После взятия пункции он все пытался высвободиться и уже сбил две капельницы. Тейер наконец уступил просьбам медсестер и разрешил дать ему успокоительное. Но даже со снотворным и выключенным светом он не спал, а ерзал взад-вперед, бормоча ругательства. Она уже не могла спокойно смотреть на эту бесконечную борьбу.

Вскоре после полуночи в палату зашел Линкольн. Она видела, как открылась дверь и из коридора в палату проник луч света – она узнала силуэт Линкольна, неуверенно застывший в дверном проеме. Потом он вошел и сел на стул, стоявший напротив нее.

– Я разговаривал с медсестрой, – сообщил он. – Она говорит, что состояние стабильное.

Стабильное. Клэр покачала головой. Без изменений, вот что подразумевало такое состояние – ни лучше, ни хуже. Отчаяние – вот что она вкладывала в это определение.

– Кажется, он стал поспокойнее, – заметил Линкольн.

– Его накачали успокоительным. Это необходимо после спинномозговой пункции.

– Результаты уже известны?

– Менингита нет. Энцефалита тоже. В цереброспинальной жидкости не обнаружено ничего, что могло бы объяснить причину его состояния. А теперь и моя теория о паразите приказала долго жить. – Изнемогая от усталости, Клэр тяжело откинулась на спинку стула и грустно усмехнулась. – Никто мне не может ничего объяснить. Как он мог вдохнуть дождевого червя? Это какой-то абсурд, Линкольн. Дождевые черви не светятся. Они не паразитируют в теле человеке. Здесь какая-то ошибка…

– Тебе нужно пойти домой и поспать, – сказал он.

– Нет, мне нужны ответы. Мне нужен мой сын. Мне необходимо вернуть его таким, каким он был до смерти своего отца, до всей этой трагедии, когда он еще любил меня.

– Он любит тебя, Клэр.

– Я уже ничего не знаю. Я так давно не чувствовала этой любви. С тех пор как мы переехали сюда. – Она все смотрела на Ноя, вспоминая времена его детства, когда она наблюдала за его сном. Когда ее любовь к сыну заслоняла все на свете. Когда она любила его без памяти. – Ты не знаешь, каким он был раньше, – проговорила она. – Ты видел его только в худших проявлениях. С самой уродливой стороны. В качестве подозреваемого в совершении преступления. Ты даже не представляешь, каким милым и любящим он был в детстве. Он был моим лучшим другом… – Она смахнула слезы с глаз, радуясь, что в палате темно. – Я просто жду, когда этот мальчик вернется ко мне.

Линкольн поднялся и подошел к ней.

– Я знаю, ты считаешь его своим лучшим другом, Клэр, – произнес он. – Но он не единственный твой друг.

Она позволила ему обнять себя за плечи, поцеловать в лоб, но даже в эти минуты думала: «Я больше не могу ни доверять тебе, ни зависеть от тебя».

«Теперь у меня никого нет, кроме меня самой. И моего сына».

Он как будто почувствовал тот незримый барьер, который она возвела между ними, и медленно выпустил ее из своих объятий. А потом молча вышел из палаты.

Всю ночь она просидела на стуле у постели Ноя, периодически погружаясь в дрему и просыпаясь каждый раз, когда медсестра заходила проверить состояние пациента.

Когда Клэр открыла глаза навстречу удивительно ясному рассвету, она вдруг обнаружила, что ее мысли прояснились. Ной наконец мирно спал. И хотя ей тоже удалось немного поспать, ее мозг не отключался ни на минуту. Оказывается, он усердно работал всю ночь, пытаясь разгадать тайну дождевого червя и понять, каким образом он проник в тело сына. И сейчас, стоя возле окна и глядя на снег, она удивлялась тому, как же она могла упустить столь очевидный ответ.

С поста дежурной медсестры она позвонила в Медицинский центр восточного Мэна и попросила к телефону доктора Клевенджера из отделения патологии.

– Я пытался дозвониться вам вечером, – сказал он. – Оставил сообщение на вашем домашнем автоответчике.

– Это насчет иммуноферментного анализа Уоррена Эмерсона? Я как раз и звоню по этому поводу.

– Да, у нас готов результат. Боюсь разочаровать вас, но антител к Taenia solium не выявлено.

Она помолчала.

– Понятно.

– Вы, я вижу, не слишком-то удивлены. В отличие от меня.

– Ошибки быть не может?

– Есть вероятность, но очень маленькая. Чтобы быть абсолютно уверенными, мы также провели тест по тому мальчику, Тейлору Дарнеллу.

– И он тоже отрицательный.

– О, так вы уже все знаете.

– Нет, я не знала. Просто догадалась.

– Что ж, тот карточный домик, который мы построили, рухнул. Ни у одного пациента не обнаружено антител свиного цепня. Не могу объяснить причины бешенства у детей. Знаю только, что дело не в цистицеркозе. И еще мне непонятно, откуда у господина Эмерсона взялась та киста в мозге.