Лев Гурский - Никто, кроме президента

Полчаса я зловещим голосом объяснял двум попрошайкам, что с ними будет в следующий раз, если товарищ генерал застанет их за этим постыдным занятием, которое позорит наши славные органы. После чего я громко свистнул, и мы с Димой понаблюдали, как оба пристыженных соколика несутся прочь, подбирая полы шинелей.

– Ну как сегодня успехи? – поинтересовался я.

И раньше, когда мы оба торговали газетами возле метро, Дима относился ко мне с подобающим уважением. А после того, как я согласно специальныму указу Президента Волина вырос в звании от майора запаса до генерал-лейтенанта милиции и получил редакторское кресло в новой ведомственной газете с приличным бюджетом, юноша уж тем более не отказывался мне помочь. В том числе и с промоушеном.

– Десять штук продал, Виктор Ноевич, – бравым голосом доложил Дима. – Расхваливаю ее вовсю. Да и народ сам начинает соображать потихоньку, что газета ваша ничего. Каждый день по новому покупателю прибавляется. До «Листка», понятно, далеко, но берут уже, берут. На той неделе буду не пятнадцать, а двадцать штук заказывать… Только вот название, вы не сердитесь, многих отпугивает.

– Название как название, – строго сказал я. – До революции вот были «Полицейские ведомости», и ничего, хорошо расходились.

– Да нет, это я так, к слову, – стушевался Дима.

Честно говоря, я и сам чувствовал, что с названием у меня что-то не совсем в порядке. «Свободная милицейская газета» – звучит неплохо. Достойно, красиво, увесисто. Но все же у меня было странное ощущение, что одно слово тут лишнее. Хотелось бы только понять, какое именно.

Дверь распахнулась, и на красный ковер моего рабочего кабинета со скрипом и веселым дребезжаньем заехала мотоколяска.

– Буэнос диас, Роза Григорьевна! – поприветствовал я бабушку Марисабель ее любимым конспиративным именем.

Ради ее удобства я велел оборудовать Кремль наклонными пандусами для комфортного проезда коляски по всем его закоулочкам.

– Буэнос диас, Павел Петрович! – расцвела благодарной улыбкой новая руководительница администрации Президента России.

Как и во времена нашей совместной работы на благо советской внешней разведки, она проявляла в общении со мной немалый такт. Едва бабушка выяснила, каким образом обращался ко мне покойный Собаковод, она тут же напрочь отказалась от фамильярных «Паши» и «Пашеньки». И, сколько я ее потом ни уговаривал, именовала меня с тех пор только по имени-отчеству, даже когда при наших беседах не было посторонних. Саму троицу главных заговорщиков она презрительно не удостаивала имен вовсе: мертвому Фокину приклеила прозвище Эль Перреро, мертвому Желткову – Эль Ниньо, а живой Соловьев, переехавший из тюремной больницы в элитную психушку, получил, конечно же, кличку Эль Марьячи.

Никогда бы не подумал, что, позвав в Кремль бабушку Марисабель, я так быстро и качественно подниму международный рейтинг России. Политкорректность сегодня – великая вещь. Оказывается, ты можешь скверно справляться с инфляцией или с терроризмом, тебе можно вводить кривой Налоговый кодекс и драконовский кодекс Уголовный, у тебя в стране могут быть высокий уровень коррупции и низкий – рождаемости… Но если ты одновременно с тем показываешь миру, что готов трепетно относиться к правам женщин, престарелых, инвалидов и даже назначаешь на высокий пост старушку-колясочницу, тебе разом простится многое. А я-то определил ее на службу безо всякой задней мысли! Я просто был уверен, что на этого человека абсолютно точно могу положиться. Наше с ней общее шпионское прошлое – это во-первых. Богатый опыт, житейский и боевой, – во-вторых. Никаких политических амбиций – в-третьих. Ну и, кроме того, строгая ворчливая бабушка была незаменима для пригляда и за детьми, и за мной.

– Какие новости? – спросил я. – Рутины не надо, сводки я после почитаю. Просто скажите, есть что-нибудь интересное? Кто-нибудь от меня чего-нибудь хочет?

– Слезное письмо от Союза композиторов, – хихикнула бабушка Марисабель. – Жалуются, что верховная власть совсем про них забыла. Не уделяет внимания всем этим симфониям и ламбадам.

С музыкой и музыкантами во всех окрестностях Кремля старушка, признаться, обошлась круто. Везде она видела «пятую колонну» Соловьева и любые проявления гармонического и мелодического зачищала на полметра вглубь. Кремлевский духовой оркестр был распущен, Кремлевский хор переведен в Питер, тамбурмажор отправлен на пенсию, а на церемониях награждения вместо живых скрипачей и трубачей стал играть CD-проигрыватель. Исключения были сделаны только для сэра Пола Маккартни с Ростроповичем. И, само собой, для нашего общего любимца Карлоса Сантаны. Когда тот исполняет «Бесамэ мучо», я чувствую, что мне снова двадцать два.