Лев Гурский - Никто, кроме президента

– Дети мои, – объявил я четверым новым кандидатам в адепты, двум телкам и двум козлищам, – хочу напомнить вам кое-что. По традиции Обращение требует полной аскезы и углубленного изучения Нектариева Четырехкнижия. Но, учитывая ваши заслуги лично перед богом, а также тот факт, что ваши грехи мне, в принципе, известны, я обращаю вас по экспресс-программе. Тем более, тираж Четырехкнижия все равно сгорел – и Свет с ним. Есть, как вы знаете, книжки повеселее.

Я ударил в гонг – не столь антикварный как тот, что был раньше, но тоже довольно древний, с надписью «Titaniс» по верхнему ободку. Марта, Мария и Адажио, тихие и торжественные, в парадных хламидах с люрексом, внесли очередную порцию духовной пищи.

Обеим боевым лесбиянкам, Контактной Лизе и Адской Маше, достались «Робинзон Крузо» и «Манон Леско». Одноглазый Субкоманданте Витек, бывший лучший яйцеметатель нацвозов, получил экземпляр «Одного дня Ивана Денисовича». А Еве Ферботен, она же Евгений Нетушкин – без серьги и макияжа, ради такого случая! – была вручена «Анна Каренина» в двух томах.

– Внемлите же, обращаемые! – с подъемом произнес я. – Ныне опять пришла пора распахнуть свои души и впустить туда еще немного истины, горькой и сладкой. Мне, Нектарию Светоносному, ради вашего же хлеба насущного и вашей же колбасы насущной, порою приходится ужимать и поправлять чужие шедевры, жертвуя качеством. Но что дозволено вашему богу, то вам, о мои духовные чада, категорически западло. Ну-ка дружно вспомним, чему я вас учил. Итак, настоящим адептом Света можно стать только тогда…

– …когда обогатишь свою душу всеми богатствами, накопленными смертными, – хором продолжила паства.

Эта формула пришла ко мне во сне как откровение. И я, проснувшись, сразу ее записал на клочке, а затем повелел выбить по металлу. Позже я сообразил, что примерно на ту же тему высказывался дедушка Ильич. Но у меня-то гораздо правильней звучит! И, в конце концов, Попов и Маркони тоже изобрели радио независимо друг от друга.

– Что значит имя? – спросил я у четверки, важно вздымая палец.

– Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть чем! – воодушевленно откликнулись мои будущие адепты.

– Что такое истина?

– Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова! – и тут не подкачали все четверо.

—Что – слава?

– Яркая заплата! На ветхом рубище певца!

– Ну и последний вопрос. Что есть красота?

– Огонь! – радостно завопили обращаемые. – Мерцающий! В сосуде!

Я подал знак, и четверо приняли позу внимающих. В новой редакции она выглядела так: роденовский мыслитель (мыслительница), у которого (которой) между щекой и кулаком зажата книга (брошюра). Коленопреклонения я официально отменил – пиетета мне и так хватает, а вот хламиды, когда ползаешь, быстрее вытираются.

– В целом, ничего, – одобрил я. – Задумчивость во взоре еще не каждый из вас вытягивает, но прогресс налицо. А теперь ступайте, дети мои, и готовьтесь. Послезавтра спрошу с вас по всей строгости… Тогда же, кстати, последний срок зачета по «Винни-Пуху». Имейте в виду: тех, кто проманкирует, лишу благодати.

– Во-первых, есть «Аль-Каида», – Сердюк стал неторопливо загибать пальцы, – во-вторых, «Пурпурный джихад», в-третьих, «Хезболла»… Это, Василь Палыч, я только арабов называю, а ведь тут, в Нью-Йорке, учтите, и своих психованных пруд пруди. «Армия освобождения белой расы», «Легион СС», «Патриоты Манхэттена»… У меня они все выписаны, тридцать два наименования…

С тех пор как Генассамблея единогласно утвердила меня генсеком ООН, мой бодигард буквально помешался на безопасности. Всю свою команду он изнурял учениями, делая скидку только для еще хворого Шрайбера. Штат охраны генсека вырос втрое, передвигались мы не меньше чем на пяти бронированных «майбахах», а придирки Сердюка превысили все разумные пределы. Я, скажем, хочу сводить турецкую делегацию на бродвейских «Продюсеров», а Сердюк – упирается, и ни в какую: в «Сент-Джеймсе», оказывается, чересчур узкие проходы, мало запасных выходов и слишком низкие балконы; если кто-нибудь оттуда бросит бомбу в партер, всем каюк… Ладно, не пойдем на Бродвей, пускай, узкие проходы, хорошо, верю. Тогда, может, сводим гостей в «Метрополитен-оперу»? Там проходы – шире не бывает, «Хаммер» свободно проедет. Тоже, представьте, никак нельзя: в новом здании Линкольновского центра, видите ли, чересчур высокие потолки. Это, мол, позволяет снайперам при определенной сноровке, закалке, тренировке… Короче, знаменитой «Федры» я отныне не увижу… Ну а в Карнеги-холл хотя бы мне можно? Шиш! Место небезопасное: на 57-й улице, между 6-й и 7-й авеню, нет нормальной парковки, поэтому пятьдесят метров придется пройти пешком. И любой чокнутый с «поясом шахида», подойдя поближе… В общем, крышка по-любому.