Эрнест Хорнунг - Le premier pas

В тот вечер он рассказал мне историю своего первого преступления.

Ни разу с того самого утра во время мартовских ид, когда он просто упомянул об этом как о случайности, которая произошла во время его выездного турне — крикетных матчей в Австралии, причем такой случайности, которая не попала ни в одну из газет, мне не удалось вытянуть из Раффлса ни единого словечка на сей счет, хотя я старался изо всех сил. А. Дж. Раффлс лишь качал в ответ головой и задумчиво рассматривал струйку сигаретного дыма. В его глазах сразу появлялось какое-то циничное и в то же время тоскливое выражение, словно те давние чистые дни, теперь безвозвратно миновавшие, все же имели свои достоинства. Всякий раз Раффлс готовил очередную гнусность или же упивался своим последним успехом с таким неомраченным энтузиазмом подлинного художника, что невозможно было даже представить себе, что к этим откровенно эгоистическим порывам чувств могла примешаться хоть капля угрызений совести. Тем не менее призрак похороненных сожалений, казалось, все еще навещал его при воспоминаниях о своем первом уголовном преступлении. И я сдался — задолго до того, как мы вернулись из Манчестера Эбби. В тот вечер, однако, мне все еще напоминало о крикете, и поэтому я задержался взглядом на сумке для клюшек, которую Раффлс иногда ставил рядом с каминной решеткой. Остатки старой дорожной наклейки восточного происхождения до сих пор сохранились на кожаном боку сумки. Я не сводил глаз с этой наклейки, и, должно быть перехватив направление моего взгляда, Раффлс внезапно спросил меня, не горю ли я прежним желанием услышать рассказ про его первое преступление.

— Думаю, бесполезно просить тебя об этом — ты ведь не расскажешь. Я должен сам попробовать мысленно воссоздать это событие.

— Любопытно, Кролик, как это тебе удастся?

— О-о-о, я уже начинаю постигать твои методы.

— Ты полагаешь, что я действовал идентично тому, как поступаю сейчас, — то есть в полном сознании и с широко открытыми глазами, да?

— Не могу представить, чтоб ты поступал как-либо иначе.

— Дорогой мой Кролик, клянусь, то было самое импульсивное деяние всей моей жизни, заранее никоим образом не подготовленное.

Он столь поспешно и энергично вскочил со своего кресла, что оно резко откатилось назад, уткнувшись в книжную полку. Глаза его негодующе блестели.

— Не могу в это поверить, — сказал я ему назло. — Я не способен так низко оценить тебя.

— В таком случае, Кролик, ты, должно быть, дурак… — он замолчал, пристально взглянул на меня и на мгновение застыл, невольно улыбнувшись, — или куда больший пройдоха, чем я полагал. Ей-Богу, то было мошенничество! Ты меня самого заинтриговал, и я угощу тебя всем лучшим, как это принято говорить. Если сказать честно, то два обстоятельства вчерашнего скандала напомнили мне о моем первом деле. Скажу тебе тем не менее, что событие то было немаловажное; и я намерен отметить его, нарушив хорошее правило, которым руководствуюсь в своей жизни: я собираюсь выпить вторую порцию!

Струйка виски ударилась о стекло, послышалось шипение сифона, и с глухим бульканьем упал в стакан лед. Сидя в пижаме, в своей собственной комнате, с непременной сигаретой в руке, Раффлс рассказал мне историю, которую я уже и не надеялся услышать. Окна были распахнуты настежь, и поначалу комнату наполнял шум с Пиккадилли, но еще задолго до окончания рассказа прогрохотал за окнами последний экипаж и с улицы был удален запоздалый любитель публичных скандалов. Тишину летней ночи нарушала только наша беседа.

— …нет-нет, к нам относились неплохо. Все было оплачено, и мы рассчитывались лишь, так сказать, за одно спиртное. Но боюсь, что мой характер был уж слишком безудержным. Я начал играть в каких-то дырах, хотя мне следовало сразу отвергать подобные предложения. Затем мы все собрались играть на кубок Мельбурна, и я, порядком рассчитывая на призовой фонд, ведь я был тогда в команде призеров, вдруг ничего не получил. А в ту пору я вовсе не был таким вот уравновешенным, бывалым мужчиной. Правда, я подчас удивлялся своим собственным аналитическим способностям. Я дал себе зарок, что никто не узнает о моем стесненном финансовом положении, и попытался обратиться к ростовщикам-евреям, но они там уж очень хитрые. Тогда я подумал о каком-нибудь родственнике, а именно троюродном брате моего отца, о котором никто из нашей семьи не имел ни малейшего представления, за исключением того, что он проживает в одной из австралийских колоний. Если он был богат, то это весьма неплохо, если же нет, то и это все равно никак не могло мне повредить. Я стал искать его, и благодаря некоторому везению я в этом преуспел, напал (или же я только думал, что напал) на его следы как раз в тот период, когда в течение нескольких дней был предоставлен самому себе: я порезал руку прямо перед важным новогодним матчем и не мог бы поймать ни единого брошенного мне мяча.