Марина Крамер - Карающая богиня, или Выстрел в горячее сердце

– Иди ко мне, мой родной. – Марина протянула к нему руки, и он улыбнулся ей сквозь слезы:

– Мама!

Коваль прижала его к себе, укачивая:

– Жень…пусть с нами поспит сегодня?

– Что ты спрашиваешь? Пусть. Ему приснилось что-то, я зашел, а он сидит и ревет, маленький такой, беспомощный… – Хохол погладил Егора по темным волосенкам на макушке. – Укладывай его со своей стороны.

– Упадет.

– Я кресло подвину. Мне просто тоже нужно рядом с тобой… – шепотом признался он.

Всю ночь они так и спали втроем, Женька обнял Марину и ребенка, прижав к себе и по привычке прикрыв спиной от входной двери. Утром тихонько выбрался из постели, накрыл их одеялом и на цыпочках пошел на кухню варить кофе. Марину же разбудил Егорка, проснувшийся и теперь возивший ручками по ее лицу. Она поймала его губами за пальчик, и он завизжал, отдергивая руку.

– Ах ты, разбойник! Это кто маму трогает? – Марина повалила его на спину и принялась целовать в животик, открытый задравшейся пижамной кофточкой. Егор хохотал и визжал, отбиваясь от нее, они катались по постели, разбрасывая подушки и одеяла.

– Мама! Мама! – верещал мальчик, пытаясь уползти, но Марина то и дело ловила его за ножку или ручку и продолжала баловаться.

Вошедший в комнату с чашкой кофе в руке Хохол остановился на пороге и смотрел на них, улыбаясь. Картина для этого дома была совершенно нехарактерная – маленький мальчик в голубой пижамке заливисто хохотал на руках у молодой женщины, ласково глядящей на него. Ее иссиня-черные волосы были небрежно закручены в узел, а синие глаза светились счастьем и нежностью. И никто сейчас не узнал бы в этой любящей матери жестокую и не знающую жалости Наковальню, для которой чужая жизнь ничего не стоила.

– Егорка, смотри, кто пришел! – Марина повернула его лицом к двери, и мальчик отчетливо и громко выговорил, показывая на Хохла пальчиком:

– Папа!

Звякнула выброшенная в коридор чашка, Хохол с размаху упал на кровать, подмяв под себя и Марину, и Егора, обнял обоих, пряча свое лицо в Марининых волосах.

– Ты слышала, что он сказал? – глухо спросил он.

– Слышала. Что тебя удивило, не пойму? По-твоему, он должен был назвать тебя Хохлом?

– Нет, но… знаешь, я как-то не думал, что могу быть его отцом…

– И кем же ты собрался ему быть?

– Не знаю…

– Ой, господи! – Коваль кое-как выбралась из его объятий и вытащила оттуда Егорку, начавшего хныкать. – Вроде тебе уже пятый десяток, но ума… как у Егора, наверное!

– Выходи за меня замуж, Коваль, – вдруг сказал Женька, взяв ее за руку.

Она растерялась. Только что дурачились, и вот – трах-бах – Коваль, выходи за меня замуж! Марина опустила глаза и машинально теребила Егоркину пижаму, пытаясь лихорадочно придумать очередной мотив для отказа.

– Отмазку ищешь, котенок? – спросил проницательный Хохол, и она виновато кивнула. – Чего ты боишься, не пойму? Нарушить слово, данное Малышу? Он мертв, а ты воспитываешь его сына, так почему должна делать это одна?

– Женя… это сложно – я не ему, я себе обещала, что у меня будет в жизни только один муж. Мы ведь и так с тобой вместе, разве обязательно связывать себя еще и штампами?

– Дело не в том, – вздохнул Хохол, понимая, что опять проиграл. – Я хочу чувствовать, что ты моя, по-настоящему моя, понимаешь? Что ты жена мне, а не любовница, что семья у нас, и ребенок вон растет. Что ты будешь говорить ему, когда он подрастет? Почему папа и мама не носят колец, как все остальные? Почему у них разные фамилии?

– Да? А почему у папы все тело в картинках, а при упоминании маминого имени взрослые дяди в дорогих машинах бледнеют и нервно курят – этого он не спросит, как думаешь? – зло бросила она, прижимая Егорку к себе. – И на какой вопрос сложнее будет ответить?

Хохол молчал, опустив голову, Егорка, не понимая, что происходит, крутил головенкой, пытаясь заглянуть Марине в лицо, но она отворачивалась, и он вдруг заплакал так горько и обиженно, что у нее сжалось сердце – неужели он решил, что мать сердится на него?

– Маленький мой, не плачь, я люблю тебя, – укачивая его, пробормотала Марина. – Ты же сыночек мой, самый лучший, самый умный, не плачь, детка моя…

Женька сел за Марининой спиной, обнял ее и мальчика:

– Прекратите вы, ради бога, мне душу рвут ваши слезы, сам скоро буду реветь, как малолетка! Давайте я вас в лес свожу – на улице благодать, тепло, сухо! Поедем, котенок?

– Поедем. Ветка где? – спросила Коваль, вставая и направляясь в детскую.