Никита Воронов - Огненный лис

А уж слишком настырного искателя могут и погубить в пути до смерти!

Виктор остановился у самого края оврага и попробовал заглянуть в его холодную глубину. Ему захотелось воочию, самому увидеть ту таинственную водяную тропинку, о которой он так много слышал в последние годы от «вольняшек» и бывалых зэков.

Тропинку в неведомое…

Впрочем, овраг оказался глубже, чем можно было ожидать. Видимо, от непривычной высоты у Рогова закружилась голова, в глазах потемнело — и чувствуя, что теряет сознание, он вынужден был присесть на корточки. Упершись руками в землю, Виктор попытался справиться с приступом внезапно накатившей боли.

— У-у, злочинец! Душегуб, кровопийца! — Раскаленный воздух вокруг будто треснул пополам, наполнившись криками и поросячим визгом.

Виктор упал навзничь и сжал ладонями уши. Корчась в судорогах, не в силах произнести ни звука из-за подступивших к горлу потоков желчи, он уже готов был отдаться на милость удушливой фиолетовой бездны… И в этот момент чьи-то руки оттащили его в сторону от края оврага.

Через мгновение Рогов уже начал приходить в себя и даже узнал своего спасителя:

— Коваленко?

— Что с тобой, парень? — Это был тот самый контролер, который принес в санчасть известие о досрочном освобождении Виктора. — Уже успел нажраться? Во, народ!

«Сильно же я Господа прогневил, — подумал Рогов, пытаясь встать. — На ручей мне даже взглянуть не позволено…»

Но вслух ответил:

— Все в порядке. Спасибо! Все в порядке…

— Приступ? — Понимающе кивнул вчерашний добрый вестник. — Может, врача надо?

— Нет, Коваленко. Нет! Обошлось… Просто — жара, да? До Питера доеду — все пройдет.

— Тоже верно, — согласился контролер. Он отряхнул колени, заправился и готов уже был идти дальше:

— Дома, как говорится, и стены помогают. Легкого тебе пути, Рогов!

— Счастливо оставаться…

Вскоре Виктор добрался до станции. На примитивном перроне из битого кирпича, закатанного поверху тонким слоем асфальта, не было ни души. Впрочем, как и в зале ожидания крохотного одноэтажного вокзала.

«Обед». Изготовленная из подручного материала табличка почти полностью загораживала окошко билетной кассы.

— Серьезное дело, — хмыкнул Виктор, и собравшись с духом решительно постучал костяшками пальцев о картон.

— Ну, чаво? Чаво надо? — Проскрипел откуда-то из-за стены довольно противный старушечий голосок.

Рогов чуть наклонился, сдвинул в сторону табличку и пытаясь хоть что-то разглядеть внутри поскреб ногтем по мутному стеклу. С противоположной стороны на него возмущенно уставился чей-то глаз:

— Чаво безобразишь?

— Билет давай! — Рявкнул Виктор, что было сил.

Получилось довольно грозно, однако должного впечатления на обладательницу глаза и голоса не произвело.

— Не дам. Нюра в Сковородино уехавши, а я без ней на ентой аппарате, какие куды кнопки давить не знаю.

— Что же делать? — Растерялся Рогов.

— Завтра приходи.

Наконец, Виктор сообразил, с кем имеет дело. Бабка Агриппина являлась чуть ли не единственной достопримечательностью захолустной Тахтамыгды когда она родилась, не ведомо, но говорят, что свое столетие бабка справляла ещё перед полетом Гагарина.

Разумеется, в поселке её знали все. В соседней зоне — тоже.

На железнодорожной станции старуха числилась уборщицей, но на общественных началах вырастала иногда даже до поста начальника диспетчерской службы.

— Не могу я завтра, — пояснил Виктор.

— Чаво это? — полюбопытствовали из окошка.

— У меня поезд сегодня.

За стенкой послышалась какая-то возня, лязгнул дверной замок и из крохотного помещения кассы вышаркала бабка Агриппина.

— Эво-на! — с непонятным удивлением воскликнула она. — Никак, «откинулся», сердешный?

— Точно, — кивнул Рогов.

— Поди, намаялся за проволокой… — бабка вздохнула и подошла ближе.

— Да уж, насиделся.

— Ох, ироды, — покачала головой собеседница. — Не живется же вам по-людски-то! Давеча, вот, к арестантику одному мамаша евоная приезжала. Так вот, когда взад собиралась — и говорит мне: «Повидала я сыночка в последний раз. Ему ещё восемь годков отсиживать — поди, не дождусь…» И как в воду глядела, сердешная: часа не прошло, она прямо тута, на ентом вокзале и померла. Может, слыхал?

— Слышал, — кивнул Рогов и полез в кароман за «Примой». — Арефьева её была фамилия. Сам-то Серега Арефьев, когда о смерти матери узнал, в щитовой на триста восемьдесят вольт бросился… Убило его током! Так их вместе и схоронили, на кладбище тохтамыгденском.