Никита Воронов - Огненный лис

… Силуэт у правого переднего окошка автомобиля Курьев увидел чуть позже, чем надо. Уверенная рука потянула дверцу к себе, и на сидение рядом с водительским опустился прилично одетый мужчина:

— Убери. Все равно бы не успел.

Курьев поморщился и снял палец со спускового крючка пистолета:

— Рискуете, Антон Эдуардович!

— Говорю: не успел бы…

— Я не об этом. — Курьев сдвинул наушники так, чтобы слышать собеседника, но при этом не пропустить что-нибудь важное из разговоров в квартире:

— Вдруг увидят нас вместе?

— Не увидят, — собеседник был спокоен:

— Болотов «трет» с азербайджанцами по поводу наркоты, Булыжник товарища Спиригайло поджидает…

— Зачем?

— Конкуренция, — пожал плечами Антон Эдуардович.

Они все понимали с полуслова — усевшийся рядом человек был такой же, как Курьев, только знал больше красивых, умных слов и носил рубашку с галстуком.

— Туда ему и дорога, старикашке…

— Ладно. Что там? — Антон Эдуардович показал на наушники:

— Только коротко. Самое главное.

Курьев доложил насчет Кременчуга, Светловодска и «Красной стрелы». Потом передал содержание разговора Виктора с Карлой.

— Все?

— Да. Если не считать, что он её уже второй раз по койке туда-сюда кувыркает. — Куря прислушался к ровному шороху в динамиках:

— Вот, закончили, вроде. Угомонились.

Антон Эдуардович понимающе осклабился:

— Тяжелое у тебя задание… Вредное для здоровья.

— Ничего. Пусть порезвится, недолго осталось!

Но собеседник опять заговорил серьезно:

— Потом перепишешь мне копию?

— Если получится. Сейчас все нервные стали, подозрительные — и сам Булыжник, и Валерий Николаевич. А я зазря рисковать не хочу, — честно признался Курьев.

— Тоже, в общем, верно. Значит, нервничают, говоришь?

— Да. И очень заметно.

— Чувствуют золотишко… Подожди еще, скоро этот «авторитет» расписной с господином Болотовым друг дружке в горло вцепятся!

— Послушайте… — Куря с холодной ненавистью посмотрел на окно Дашиной квартиры. — А почему нельзя просто взять эту парочку? Прямо сейчас? Жилы по одной вытянуть, пока не заговорят!

— Рано. Толку никакого не будет, я же обьяснял.

— Думаете, не расколется? — Упрямствовал Куря. — Да вы мне только его отдайте…

— Рано, — жестко повторил Антон Эдуардович. — Рано!

Потом улыбнулся одними губами:

— Подожди. Ты свое с него получишь. Сполна!

Хлопнула дверца, и Курьев снова остался один в машине.

«Даша?» — Ожили наушники.

«Что, милый?»

Голос Рогова звучал тихо, на самой грани чувствительности радиомикрофонов:

«Даша, я люблю тебя… Честное слово…»

— Тимурчик, ты уезжаешь куда-то?

— Да, мама…

В просторной, обставленной новой финской мебелью комнате сына царил беспорядок. Несколько костюмов были за ненадобностью разбросаны по креслам и дивану, на полу громоздилась какая-то обувь.

Вперемешку с видеокассетами лежало белье — свежее, заботлитво отутюженное материнской рукой, и грязное, требующее стирки.

Экран японского телевизора мерцая выплевывал из себя очередную порцию идиотской рекламы.

— «Орбит» с крылышками в одном флаконе!

— Что, сынок? Что?

— Нет, это я про себя, мама.

Пожилая, седая женщина замерла в дверях комнаты:

— Ты надолго, сынок?

— Не знаю! Нет… Дня на два, наверное.

Курьев в сердцах отшвырнул на кровать полураскрытую дорожную сумку и заметался:

— Ну, где же он? Ч-черт!

— Кто? — Засуетилась мать.

— Да радиотелефон этот чертов!

— Сынок, я его в секретер убрала… А то ведь, вещь дорогая, а валяется где попало.

— Мама! — Раздраженно произнес Курьев. — Сколько раз я тебя просил: не трогай… Не трогай ничего из моих вещей!

— Не буду, сынок, не буду…

Но Тимур уже не слышал её. Пробежавшись пальцами по кнопкам, он нетерпеливо дожидался длинных гудков.

— Мн-да? — Отозвался телефон голосом уверенного в себе мужчины.

— Валерий Николаевич? Это я.

— Слушаю.

— Вы меня узнали? Можете отвечать?

— Разумеется. Говори.

— Я хочу уточнить… — Курьев прошел мимо матери в коридор и даже прикрыл ладонью трубку:

— Налегке поедем? Или как?

— Никаких «или как»! — Отчеканил Болотов. — Понял?

Оба понимали, что имеется в виду: последнее время Курьев почти не расставался с пистолетом, привык к нему, и теперь без оружия чувствовал себя полуголым. Но на этот раз, видимо, придется оставить «ствол» дома тон шефа служил лишним тому подтверждением.