Анна Князева: Прощальный поцелуй Греты Гарбо

Лионелла не смогла заснуть даже под утро. Она легла в постель, погасила светильник, но остаток ночи провела в тревоге. То и дело подходила к двери и прислушивалась, нет ли в номере Шмельцова каких-нибудь звуков. Проверив, возвращалась в постель, но уже через минуту, облизывая сухим шершавым языком губы и небо, шлепала босыми ногами к бару. Всю ночь до утра ее мучили тревога и жажда. Виной тому была в том числе духота. Лионелла не включила кондиционер, опасаясь простуды, как будто можно было простудиться при такой-то жаре.

В пять утра, когда лучи солнца вломились в ее комнату, пришлось встать и задернуть шторы. После этого Лионелла наконец-то заснула.

В семь часов раздался громкий стук в дверь. Еще не проснувшись, Лионелла почувствовала, как оборвалось в груди сердце и потом снова заколотилось, но уже у самого горла.

Она прокралась к двери, заглянула в глазок и сразу открыла. В номер ворвалась Катерина и с рыданиями бросилась на грудь Лионелле. Не зная, как реагировать, та сдержанно спросила:

— Что случилось?

— Муж…

Лионелла решила, что уместнее всего обнять Катерину, и обняла ее, уточнив:

— Надеюсь, он жив?

Прорыдавшись, Катерина ответила:

— Жив… Скотина!

Теперь для выяснения обстоятельств ее следовало проводить в гостиную и усадить на диван. Лионелла Баландовская все так и сделала. Принесла бутылку виски и два стакана со льдом. Настало время узнать, чем вызван столь ранний визит.

Катерина залпом выпила четверть стакана и заговорила с бешеной, навязчивой доверительностью, как будто до этого они с Лионеллой только и делали, что выкладывали друг другу свои секреты:

— Он бросил меня! Так и сказал: я развожусь. Животное! У него есть другая баба. Не понимаю, кому еще нужен этот урод. Если бы не его деньги… Стремно рассказывать, но, когда он лежит со мной рядом в постели, меня буквально выворачивает от омерзения. Видела бы ты его голым: слоистый волосатый червяк…

— Послушай, — прервала ее Лионелла. — Ты уверена?

— В чем? — Катерина впала в кратковременный ступор.

— В том, что Мишель тебя бросил.

— Он сам так сказал.

— Когда?

— Этим утром.

Баландовская взглянула на часы:

— Семь ноль пять. Когда вы успели поговорить?

— Четверть часа назад.

— Он сам тебе позвонил?

— Нет. Я ему позвонила.

— Глупо звонить мужчине так рано, он может быть не один.

— Все так и было, — всхлипнула Катерина.

— Значит, ты сама нарвалась. Кстати, насчет его денег… — Лионелла взяла со стола мундштук и достала из портсигара сигарету. Прикурив ее, выдохнула вместе с дымом: — Тебе стоит позвонить адвокату.

Начав разговор сумбурно, Катерина продолжила его весьма прагматично:

— В десять часов позвоню.

— Много отсудить вряд ли получится. У вас, как я слышала, брачный контракт?

— Пусть не думает, что бросил никчемную дуру, которая только и знает, что плакать от горя. Не велика потеря! Лучше найдем!

— Прежде чем искать лучше, — рассудительно заметила Лионелла, — стоит отсудить то, что возможно.

— Дом, квартиру в Москве и пару миллионов. Большего взять не смогу.

— Долларов, надеюсь? — Лионелла медленно затянулась и выпустила из губ голубоватую струйку дыма.

— А кто говорит про рубли? — Катерина пришла в себя, по ней было видно, что она уже торит свой жизненный путь в предвкушении грядущих свершений.

Вскоре Катерина ушла. Мысленно поблагодарив ее за уход, Лионелла начала одеваться к завтраку. Сборы омрачились тем, что она не нашла свой телефон. Их было три, и особой трагедии не случилось, если не принимать во внимание, что это был золотой Vertu в стразах Сваровски.

Еще ночью, когда в ее номере были криминалисты, Лионелла попыталась найти мобильник, но внимание отвлекла занятная процедура забора проб воздуха. Следователь Фирсов потребовал сделать исследование подобного рода, и криминалисты приволокли странный агрегат с двумя стеклянными колбами, установив его на треногу в гостиной. В течение получаса он шумно втягивал воздух и, кажется, был неисправен. На вопрос Лионеллы, когда будет результат, человек, который принес, а потом унес газоанализатор, незаинтересованно хмыкнул:

— Этого я вам сказать не могу.

И было неясно: то ли он сам не может сказать, то ли ему запрещено говорить.

Несмотря на все перипетии прошедшей ночи, Лионелла ощущала странное безразличие. Ей меньше всего хотелось копаться в самой себе и в сложившейся ситуации. Надев пестрое шифоновое платье и красные босоножки, она приказала себе быть счастливой.