Иван Сербин - Черная акула

— Хорошая погода, — совершенно спокойно, даже с какой-то вроде бы ленцой протянул он. — Сразу чувствуется зима. А то в последние годы Новый год был не Новый год, а так — слякоть да грязь одна. Хоть в этот раз разгулялась природушка.

— И то верно, — эхом подхватил светловолосый, нервно улыбнувшись.

— Новый год, — задумчиво повторил лысоватый, глядя в окно.

— Хороший праздник. Русский.

— Ну почему? За границей, я знаю, тоже встречают Новый год, Алексей Михайлович, — моментально начал развивать тему блондин. Сделал он это с такой поспешностью, что всем стало ясно: неловко ему в тишине. Неловко и муторно.

— Не скажите, Володя, не скажите, — медленно протянул лысоватый, поворачиваясь к собеседнику. — За границей отмечают Рождество. Там Новый год так… праздник побочный, второстепенный. А здесь… Посмотрите в окно. Красота какая! Люблю встречать Новый год за городом. Женщина засмеялась.

— Не слушайте вы его, Володя, — звонким, необычайно приятным голосом сказала она. — Леша любит только рассуждать о Новом годе. Как осень подходит, так и начинается: «Хорошо бы Новый год за городом встретить. Погулять, на природу посмотреть». А что в результате? Я уже и не помню, когда мы последний раз на Новый год за город выбирались. Вы же знаете армейские будни.

— Да, конечно, — согласился тот, кого называли Володей. Фальшиво согласился, не взаправду. Уж он-то знал: пожелай Алексей Михайлович Саликов, и для него даже в армии такой праздник организовали бы — Дед Мороз позавидует. Но знание — штука двоякая. Это с подчиненными хорошо все знать, а с начальством… С начальством нужно знать, но помалкивать. Не любят начальники армейских эрудитов. Шибко грамотных, много знающих и помнящих. Поэтому он еще раз вздохнул трагично и добавил с непередаваемым унынием: — Все правильно, Антонина Сергеевна. Антонина Сергеевна мило улыбнулась.

— Ну зачем же так официально, Володя? Вы бы еще сказали: «Товарищ генеральская жена!» Разве я похожа на старуху? — Она кокетливо надула губки. — Давайте попросту. Вы — Володя, я — Тоня. Идет?

— Хорошо, — согласился Володя. Лысоватый, почти не слушавший этого щебетания, задумчиво произнес:

— Красота праздника, Володя, вовсе не зависит от того, кто и где этот праздник устраивает. — Алексей Михайлович повернулся к окну, и на губах его появилась легкая улыбка. — Красота — понятие абсолютное, от людской убогости не зависящее. Все-таки что ни говорите, а нигде, нигде больше вы не увидите такого великолепия, — спокойно, без тени эмоций произнес он и вдруг, резко подавшись вперед, тронул шофера за плечо. — Ну-ка, Саша, останови машину. — Тот послушно притормозил у обочины. — Заглуши-ка двигатель. Алексей Михайлович открыл дверцу и выбрался на улицу. Володя тут же последовал его примеру. За ними из машины выбралась и Антонина Сергеевна. Лысоватый поднял вверх руку с оттопыренным указательным пальцем и прошептал:

— Слушайте… Володя насторожился. «Что слушать-то? — хотелось спросить ему. — Тишину? Так тишина — она тишина и есть. Сколько ни слушай — все равно ничего не услышишь». Он стоял, напряженно наблюдая за лицом Алексея Михайловича, готовясь подхватить любую его эмоцию, вырастить ее в себе бережно и поддержать вполне искренне восхищение своего попутчика красотой русской природы.

— Слышите, какая тишина? — вдруг шепотом произнес Алексей Михайлович. — До самого горизонта. А? — Лысоватый улыбнулся. — Оглянитесь вокруг, Володя. Блондин послушно исполнил команду. Пейзаж действительно был великолепен. Казалось, он сошел с полотен великих русских мастеров. Невозмутимый, первозданный, исконный, не тронутый цивилизацией, не искалеченный еще человеком. Он вообще выглядел бы девственно нетронутым, если бы не крыши коттеджей, едва различимые за пеленой падающего снега, да не дорога, укатанная машинами, плотно утрамбованная, с наростами сугробов по обеим сторонам. Впрочем, ни то, ни другое пейзажа не портило. Сумерки уже начали опускаться на землю, но вечер еще не стал явственным. Легкий дымчатый полумрак был всего лишь предвестником новогодней ночи. И все-таки над крышами коттеджей уже вспыхивали светлячками желтые точки фонарей. Метрах в двухстах от того места, где остановилась «Волга», можно было различить еще одно размытое пятно света. И Володя, и Алексей Михайлович, и Антонина Сергеевна знали, что это такое. КПП. Пропускной пункт. Он разрушал романтическое ощущение, напоминал о том, что каждый шаг в коттеджном городке контролируется. Никто не должен нарушать покой проживающих. Собственно, и нетронутость леса была иллюзорной. Отважившийся зайти в ельник и пробрести метров пятнадцать-двадцать по колено в снегу наткнулся бы на высокий бетонный забор с укрепленными поверху тонкими тросиками сигнализации. И если бы незваный гость, на свою беду, попытался перебраться через него, то через две, максимум через три минуты по всему периметру уже метались бы люди из армейской охраны. Алексей Михайлович посмотрел на невозмутимые, неподвижные громады елей, подняв голову, окинул взглядом меркнущий день, затем, прищурившись, всмотрелся в желтые светлячки окон, вспыхивающие на месте коттеджного городка, и наконец, глубоко вдохнув морозный воздух, повторил: