Татьяна Гармаш-Роффе - Ведь я еще жива

– В чем тогда? Лицо тебе мое не нравится, что ли?

– Лицо как лицо… – пролепетала Настя, мучительно пытаясь придумать, как уйти от разговора, вызвавшего такую непредвиденную бурю эмоций у Гены. Надо думать, он страдает нарциссизмом, и Настя нечаянно попала в самое чувствительное место?

– Как какое лицо?

Настя не отвечала, и Гена сжал свои железные пальцы у нее на запястье. Настя вскрикнула.

– Ты намекаешь, что я некрасивый?

О боже! И надо же было ей отпустить ту колкость насчет вкуса!

– Я ни на что не намекаю, – сердито ответила она. – Вы…

– Мы перешли на «ты», – резко перебил ее Гена. – Готовимся к завтрашнему походу.

– …Ты не красавец, – не стала спорить Настя, – у тебя слишком узкое лицо и слишком низкий лоб, хотя, в общем-то, ты вполне симпатичный… Если говорить о физической стороне…

– А о какой еще можно говорить?

– Пусти меня! Мне больно!

Он отпустил ее запястье, и Настя пошла к дивану, на который уселась с самым независимым видом, хотя внутри у нее все дрожало: ее шея и запястье хранили неостывшее воспоминание о его железных пальцах.

Гена проводил ее глазами, затем надел рубашку, застегнул брюки, но всем видом давал понять, что ждет ответа. Настина колкость и впрямь задела его не на шутку.

– Раз уж ты так интересуешься, то в человеке важно… – Настя решила не рисковать, ответить, – важно обаяние.

– Что это такое, обаяние?

Бог мой, да как же объяснить, что это такое? Человеку, который не подозревал до сих пор о самом существовании такой категории, как обаяние?!

Но Гена ждал ее ответа.

– Это как духи… То, что исходит от человека, но не физически, а от его души… – проговорила Настя. За неимением более дипломатичного ответа, она решила сказать то, что думала, хотя слова подбирались с трудом.

– И что, интересно, исходит из души?

– Я не знаю, как объяснить.

– А ты напрягись!

– Ну, хорошо… Это культура, ум, личная философия…

– Не умничай!

– Так ты же сам спросил…

– Мне твоя культура на хрен не нужна!

– Я же не говорю, что у тебя она есть! Я просто пытаюсь объяснить. Обаяние – это просто-напросто отголоски всего этого. Вроде как аромат души, овевающий тело… Я по-другому не могу объяснить.

Настя развела руки таким жестом, словно сдавалась.

– Интересно как. «Аромат души», говоришь. И у меня его нет, так выходит? Тогда почему за мной девки бегают?

– Так то «девки»… А ты моего мнения спросил. Я тебе и сказала.

Он ответил ей долгим взглядом – опасным взглядом, но промолчал…

Настя уже ушла к себе в комнату, когда до нее донеслось:

– А страх, он откуда, по-твоему, исходит? Из души или из другого какого места? – Гена коротко заржал. – Давай на тебе проверим, а?

Настя не ответила.

Некоторое время она прислушалась: а ну как он и впрямь… Но Гена принялся говорить по телефону, и у Насти наметилась передышка.

Но она маялась: выходить из дома ей запретили – только по делам, по их делам! В которые они впутали ее и Криску… Сидеть же дома было тяжело: лезли мысли о дочери, о том, что с ней станет, – страшные мысли! Одно пока утешение: ее девочка жива и здорова и выглядит даже неплохо. Но что будет с ней, с ними обеими, когда Настя отыграет назначенную ей роль, когда станет ненужной?!

Настя забралась на широкую постель, взяла с прикроватной тумбочки детектив и заставила себя читать. И вот тут-то, как только ей удалось победить свои страхи и вникнуть в сюжет, – вот тут-то Гена и заявился.

– Нужно нарисовать план дома Фролова. Пошли на кухню, я уже там все приготовил.

– Но я не помню весь дом!

– Что помнишь.

Она прошла на кухню, где ее ждали листки бумаги, линейка, отточенный карандаш и ластик, – и рисовала, стирала, снова проводила линии… Гена ей не мешал, но примерно через час сообщил, что его не интересует полное соответствие плана действительности, а только принципиальное расположение комнат: что, где и в каком порядке.

– Сразу надо было сказать, – проворчала Настя и отодвинула от себя замызганный ластиком план. – Тогда все! Остальное я не помню. Когда-то Паша мне показывал весь дом, но это было давно.

Гена рассматривал начертанный ею план, задавая вопросы и помечая на бумаге: «гостиная», «столовая», «каминная», «телевизионная», «библиотека»…

– А кабинет? У него что, нет кабинета?

– По моей памяти, его кабинет, – то есть письменный стол с компьютером, если ты об этом, – находится вот здесь, – она указала острием карандаша.

– Ты уверена?