Константин Тарасов - После сделанного

Вором не мог быть брат, думал Децкий, и не был им Павел, потому что его убили. Оставались четверо: Петр Петрович, Олег Михайлович, Виктор Петрович и Данила Григорьевич. Все они утверждают, что ехали парами, и отсюда с железной обязательностью вытекает, думал Децкий, что какая-то из баб вынуждена врать и врет.

После отъезда Децкого следователи тоже поехали к развилке, и здесь лейтенант-"гаишник" объяснил, что в ночь катастрофы на пункте дежурил расчет, поскольку рано утром ожидалась колонна машин. Если бы на развилке имело место явное нарушение правил дорожного движения или возникло бы подозрение в опьянении какого-нибудь водителя, то он был бы немедленно остановлен. Так что остается предположить, что мимо пункта «Москвич» Пташука прошел четко или что он вообще до развилки не доезжал. И то и другое казалось Сенькевичу странным. Если Пташук проехал здесь в ясном сознании, то почему ослеп или заснул через тринадцать километров? Если же он развернулся до развилки, то зачем принесло его на это шоссе? Хотя его могла ослепить и встречная машина. И логики у пьяного нет: взошло на ум искать приключений — вот и вся цель. Напился дома, пользуясь отсутствием жены — слова Децкого это подтверждали, — выскочил, сел за руль, и понесло его по улицам и дорогам искать смерть. А она с такими ребятами встречается охотно. Ездил редко, опыт небольшой, верно, и нервишки слабые, водка расхрабрила — и поплатился. Может, все было и не совсем так, и причины куда-то поехать существовали, правда, бог знает какие причины, например, бутылку искать, но истины теперь не доискаться. Ну пусть бы в городе своротил столб, думал Сенькевич, зачем же за город помчал, в темноту ночного шоссе. Удивительно выглядели такие действия Пташука, но за пьяного водка решает. Скорее всего и товарищей удивило хмельное, бестолковое его метание на машине, раз Децкий приехал на место катастрофы.

Как бы там ни было, человек погиб, и в деле о хищении двенадцати тысяч по поддельному ордеру появилась нежелательная и неожиданная брешь. Сенькевич чуть ли не физически ощущал возникшее пустое пространство. Ничто не препятствовало предположению, что Пташук и был искомый похититель, а будь так, следствие, еще, по сути, не начавшись, стало перед неудачей.

Вернувшись в отдел, Сенькевич взял лист бумаги и начертил схемку — в центре ее, в квадратике, он написал «Децкий», а вокруг, в кружочках, пометил фамилии, названные Децким и вчера Вандой Децкой, и еще в трех кружочках проставил сокращения: «Сб», что означало — работники сберкассы, «Сос» — соседи и «Пр» — прочие. Кружочек с буквами «ПП» — Пташук Павел — он накрест перечеркнул.

Неприятное чувство вызывал у него этот крестик. Дела с гибелью участников всегда мучили его; какая-то или чья-то жестокость становилась поперек следствию, оно теряло легкость; непреложность столкновения со злом, с грубой волей начинала тяготить душу. Люди должны жить. Если человек гибнет, то где-то, или в нем самом, или в обстоятельствах его быта, или в окружающих, кроется неприемлемый, непростительный, опасный для общества изъян, потенциальная готовность к новому преступлению — в лучшем случае к моральному, в худшем — к уголовному, а чаще — к обоим вместе.

Судьба обусловлена характером, думал Сенькевич, характер обусловливается обстоятельствами. Пташук пил. Почему молодой мужчина, муж, отец, человек, по чужому мнению, добрый и отзывчивый, — пил? И не в том даже интерес, думал Сенькевич, что выпил и перепил — случается, и даже не в том, что пил регулярно — может, семейная жизнь не удалась. Странное другое — и Сенькевич отметил, что появляется еще одна странность, — что напился Пташук как-то не вовремя и не в том месте, где можно было напиться. У близкого друга — несчастье, украли деньги; само собой разумеется, Децкий переживает, ему требуется участие, тут вполне уместны и встречи, и обсуждения за бутылкой водки; Пташук же напивается один, у себя дома и едет не к другу успокаивать, предлагать услуги, развлекать, а, как угорелый, носится по дорогам. Вот что странно, думал Сенькевич, низкая нравственность поступков — нет дружеского действия, нет участия, заботы, памяти, есть равнодушие, безразличие, холод чувств. Ну, конечно, виделись на работе, вместе вышли, какой-то разговор возникал и велся, и вечером из дома позвонил — вроде бы и забота, и дружба, но все это по случаю да по поводу дальнее, холодное, внешнее. А где внешнего мало, думал Сенькевич, там и внутреннего нет.