Константин Тарасов - После сделанного

Но хоть и казалось крайней нелепостью, что ученый, уважаемый людьми науки муж возьмется за уголовно наказуемое дело, да еще и в отношении собственного брата, следовало встретиться с ним и выяснить причину позднего приезда в Игнатово.

Сенькевич из библиотечного вестибюля позвонил в приемную института узнать номер сектора Децкого, затем позвонил в этот сектор, но ему ответили, что Адама Ивановича на работе нет и в ближайшие два дня не будет — он работает дома. Тогда Сенькевич обратился в паспортный стол и получил домашний адрес.

Через двадцать минут он входил в квартиру Децкого. Квартира оказалась коммунальной. Сенькевича встретил плач двух девочек, не поделивших куклу; из гостиной слышался телевизионный урок английского языка. Децкому принадлежала в этой квартире меньшая из трех комнат. Адам Иванович сидел за столом над кипой машинописи. Сенькевич поздоровался и назвался.

— Присаживайтесь, — предложил Децкий, указывая на узенький диван-кровать.

Кроме этого диванчика обстановку жилья составляли канцелярский письменный стол, канцелярский же одежный столбик и пара табуретов. Все пространство стен было занято самодельными, сбитыми из грубых досок, книжными полками. На полках, правда, впереди книг редко стояла всякая всячина, было и несколько дорогих вещичек — два бокала чешского стекла, золотая рюмочка, куст розового коралла, фотоаппарат «Зенит», нетронутая бутылка «Наполеона», транзистор, дымчатые импортные очки, стоившие у спекулянтов, что точно Сенькевич знал, тридцатку.

— Работаете? — спросил Сенькевич, невольно прислушиваясь к детскому крику.

— Надо, — ответил Децкий, — статью надо сдавать.

— Шумновато у вас, — сказал Сенькевич.

— Обычно я ночью работаю. Но ничего, уже мало терпеть, через год свою получу.

— Очередь подходит?

— Нет, к сожалению, кооператив.

Помолчав, Сенькевич спросил:

— Вы, наверно, в курсе, что у вашего брата похитили деньги?

— Да, — кивнул Децкий. — Ванда звонила.

— Это произошло утром двадцать четвертого июня, — сказал Сенькевич, на купалу. Я думаю, вы правильно поймете мои вопросы.

— Постараюсь.

— Мне важно знать, что вы делали в то утро, часов с восьми до одиннадцати?

— Вы полагаете… — удивился Децкий.

— Нет, не полагаю. Но наша работа, как и ваша, требует дотошности.

— Видите ли, мы с женой развелись, — погрустнев, сказал Децкий. — Дочь живет с ней. В субботу или воскресенье я забираю Люсеньку, и мы идем в кино, в театр или едем в лес или на озеро. Я ради нее и купил машину. Мне приятно ее катать, показывать ей заповедник… ну, да, наверное, вам понятно. Но в ту субботу жена отказалась отпустить со мной дочь, хоть и было договорено. Не знаю почему. Скорее всего, что ей не хотелось пускать Люсеньку к моим родственникам.

— Она сказала об этом утром? — уточнил Сенькевич.

— Нет, накануне вечером. А утром я проснулся поздно, томился, потом позвонил сотруднице, уговорил ее поехать со мной. Мы встретились в одиннадцать…

— Значит, все утро вы провели здесь.

— Да, дома.

— А где были ваши соседи?

— Уезжали в деревню. Они на каждые выходные ездят в деревню.

За стенкой сносное по громкости лопотание телевизора вдруг сменилось ритм-музыкой и песней на английском языке.

— Суббота — мой самый продуктивный день, — поделился Децкий. — Тихо, спокойно…

Сенькевич понимающе кивнул. Помолчали, дослушали песню.

— Сегодня похороны Пташука, — сказал Сенькевич. — Вы пойдете?

— Да, к двум часам.

— Кто сообщил вам о смерти? Юрий Иванович?

— Ванда. Днем. Юра как раз ездил за Верой. Мне очень жаль Павла, сказал Децкий, растирая виски. — Такая жуткая смерть.

Сенькевич вздохнул:

— Водка. Ночь. Дорога.

— Все так, — кивнул Децкий. — Но в сорок лет разбиться… Вот Юрина соседка разбилась, так ей хоть восемьдесят.

— Как, — удивился Сенькевич, — на машине?

— Ну, куда на машине. На лестничной площадке. В тот самый день, когда мы на даче купались и костер жгли. Шла, инсульт, смерть. Как говорится, ходячи. Бог, увы, делит не ровно.

— Причем весьма, — признал Сенькевич. — Скажите, Адам Иванович, ваш брат не предлагал вам взаймы на квартиру?

— Предлагал, и не взаймы, только я отказался.

— Если не секрет, почему же?

— Во-первых, я сам могу заработать, — сказал Децкий, — а во-вторых, по правде сказать, я должен ему тысячу. Он выручил меня, когда я разводился… И потом: у него своя жизнь, у меня своя. Я ведь давно мог найти должность с окладом, но хотелось другого…