Б. Седов - Романс для вора

Таких рассказов Петров от Адольфа Богдановича еще не слышал.

Ему стало неприятно: что это за намеки, он что — плохо работает?

— Брось, Иваныч, речь вовсе не о тебе, — успокоил его Самоедов. — Так, вспомнилась к случаю приятная мелочишка. А к тебе никаких претензий. Химики эти с сердечной недостаточностью — вообще просто класс. Чистоплотен больно — ну так и это дело наживное. Да и Меньшиков нужен нам здоровеньким и голосистым. Пока… А способы у нас — разные.

И перевел разговор на другие темы.

Прощаясь, Самоедов приказал Петрову быть наготове — в ближайшем будущем ему будет сообщено, что делать с этим упрямым Меньшиковым.

Утром Роман проснулся оттого, что из автответчика доносился искаженный телефонной линией голос Шапиро:

— Проснись, животное! Хватит дрыхнуть! Ты меня слышишь? Опять, наверное, водки вечером насосался… Вставай, мать твою!!! Надо ехать подписывать контракт.

Роман откинул одеяло и, с облегчением убедившись, что, кроме него, в постели никого нет, бодро спрыгнул с кровати.

Подойдя к вопившему голосом Шапиро телефону, Роман снял трубку.

— Ну что ты орешь, словно раввин, попавший в руки исламских фундаменталистов? Слышу я тебя, слышу…

— Ни хрена ты меня не слышишь, — облегченно ответил Шапиро, — у тебя уши водкой залиты. Ты помнишь, что сегодня нам подписывать контракт?

— Ну, помню, — Роман потянулся и зевнул.

— Он еще нагло зевает! А ты помнишь, во сколько это должно произойти?

— А это ты должен помнить, — парировал Роман, — на то ты и директор. На то я тебе и позволяю пить мою христианскую кровь.

— Ну так вот — напоминаю. Встреча с людьми назначена на два. А сейчас уже половина первого. И ты еще зеваешь.

— Ладно, не гундось, — Роман посмотрел на стенные часы. — Где, ты сказал, встреча?

— Где… В рубиновой звезде! Ни хрена не помнит! В конторе у меня, понял?

— Понял, понял, — Роман раздраженно поморщился. — Все, конец связи. Мне еще нужно привести себя в порядок.

Он бросил трубку и, зевнув еще раз, отправился в душ.

Контора Левы Шапиро, в которой он вершил свои делишки, находилась на улице Рубинштейна, в доме напротив бывшего рок-клуба.

В смутное советское время, когда жизнь в рок-клубе била ключом по всем частям тела, а особенно по печени, Лева, частенько заходивший в клуб и имевший продолжительные разговоры с его руководством, пытался направить события в правильное русло, а именно, сделать так, чтобы музыкальный клуб оправдывал свое название и предназначение. Лева хотел, чтобы на сцене клуба каждый день играли разные хорошие группы, чтобы в кассу клуба небольшим, но постоянным ручейком текли деньги от посетителей, но руководству это было не нужно, и через некоторое время Лева понял, что клуб создан для других целей.

Во-первых, в этом клубе советским спецслужбам было удобно собрать в одном месте всех неблагонадежных разгильдяев, которыми в большинстве своем являются музыканты, чтобы следить за ними, а вовторых — для членов руководства клуба он был прекрасным уютным гнездом, в котором можно было отлично проводить время, предаваясь разнообразным приятным порокам и излишествам. Правда, это приводило организмы постоянных посетителей в негодное состояние, но, пока они были молодыми, это никого не беспокоило.

Через какое-то время некоторые не отличавшиеся выносливостью члены клуба начали умирать от этих самых излишеств, во дворе постоянно толклись многочисленные некрофилы, украшавшие стены похожими портретами усопших кумиров и строчками из их песен, в общем, все пошло наперекосяк, и Лева, плюнув на рок-клуб, занялся музыкальной коммерцией.

Он организовал кооператив, который производил огромное количество кассет с записями популярных советских рок-групп, и дела его резко пошли в гору. Со временем кооператив стал выпускать и видеокассеты, состояние Левы росло, и к концу тысячелетия он стал обладателем крупнейшего в городе музыкального центра.

В доме на Рубинштейна находилось одиннадцать принадлежащих ему репетиционных студий и несколько дочерних фирм, занимавшихся неизвестно чем, но именно эти темные лошадки и приносили Леве львиную долю его доходов.

А два года назад он, изменив корявой рок-музыке российского разлива, обратил свой многоопытный взор на воровской шансон и сделал Роману Меньшикову, который медленно, но верно завоевывал популярность в этом жанре, предложение, от которого тот не смог отказаться.